Кто и как сделает Русскую зажигалку в эпоху мобилизационной экономики

Е.Я. Сатановский (президент Института Ближнего Востока, к.э.н.). 

Успехов [в модернизации экономики] за последние 5 лет – никаких. Значительно снизился уровень оптимизма образованной и активной части населения, в том числе в результате понимания того, что Д.А. Медведев был «ненастоящим царем». И все те немногочисленные обещания экономических реформ (о которых говорилось избыточно много и часто, но при катастрофической непродуманности реальных действий вроде «реформы милиции» и «борьбы» с часовыми поясами), на которые почему-то возлагались немалые надежды, свелись к имитации бурной деятельности. Промышленность продолжает деградировать. 

Дай Бог, если в оборонной сфере что-то на самом деле происходит позитивное, но понять это в связи с ее закрытостью невозможно в принципе. Сельское хозяйство, инфраструктурная сфера, медицина, наука и образование вошли в пике, которое станет явным с момента, когда помрут последние, кто помнит, как надо работать головой и руками на самом деле. Новогодние же [2015 года] финансовые новации правительства окончательно хоронят реальный сектор экономики, с гарантией оставляя на плаву только приближенных к [высокому] руководству мегаструктуры и финансовых спекулянтов. «Хороший» пример происходящего – создание ФАНО и разгром Российской Академии наук. 

Основа курса правительства и национальной элиты – региональной и центральной: по-прежнему «освоение бюджетов» под «модернизационные лозунги», за реализацию которых никто не отвечает; приватизация «под персоны-грата» остатков недоразваленного советского наследства; удушение конкурентов –смертельное для малого и среднего бизнеса (Москва тут – особенно яркий пример, о чем упоминал в своем выступлении Станислав Радкевич). Окончательно хоронит надежды на модернизацию теократизация системы образования при прямой поддержке руководства профильных министерств (образования и науки, культуры и прочих). 

Речь идет не о модернизации, а о формировании средневековой по сути и духу общественной структуры, которая «по определению» не терпит и душит, давит и подъедает конкурентов в виде всего современного. А помаленьку этот процесс идет или с ускорением – не так важно. На кафедрах теологии в технических вузах ни ракет, ни атомных бомб, ни кремниевых чипов, ни компьютерных программ, ни биотехнологий не создадут. Так что кто добежал до первого лица, тот на свое и урвал, – если еще со всеми с кем надо договорится и они ему денег дадут. 

Ну какая модернизация?.. Кризис мог бы модернизационные усилия. Но с нашим начальством, сидящим на финансово-экономическим блоке, – похоронит. Вдумайтесь: какая может быть модернизация при таком уровне кредитов? При нынешней степени забюрократизированности? При общей неповоротливости всей системы? При отсутствии у руководства нормальной кадровой политики? При неготовности прислушиваться к профессионалам и делать то, что те считают нужным? 

Когда практически по всем направлениям – ручной режим [управления], а главная фигура – финансист и юрист, то есть обслуживающий персонал любого реального процесса, то и результаты такие. Тем более, тут главное не дело сделать, а чтобы начальство было довольно после того, как ему красивых и пустых слов наговорят. Или хотя бы начальство не было б уж слишком недовольно – то бишь не выгнало бы. И хотя бы дало возможность под болтовню о модернизации проводить бесконечный распил бюджетов и освоение активов – с параллельной раздачей «пряников» приближенным банкам и структурам, которые позволяют им подмять под себя уже не только нефть и газ, а и вообще все, в том числе не ими созданное. 

Господа! Ничего, что можно было бы назвать модернизацией, не начиналось. Если не считать того, что воровство идет безудержное, но бумаги пишутся идеальные, воры выглядят пристойно, и система, которая обеспечивает неуязвимость попавшихся на том, что они путают свою шерсть с государственной, построена и опробована (к примеру, на Сердюкове и прочих чиновниках высшего ранга). 

Что до параллелей с Китаем – у нас достаточного числа китайцев нет. Китай делом занят, а не имитацией дела, – при этом позволяя богатеть, но и расстреливая даже бюрократов высшего ранга, когда те дела не делают и вообще «мышей не ловят». 

Проблема не в изоляции, а в том, что вокруг первого лица все больше престарелых волхвов-начетчиков, кликуш, воров и чрезвычайно уверенных в себе пустопорожних молодых идиотов, – при том, что погоды они не делают нигде и никогда. А ресурсы, на них растрачиваемые, исчерпывают полностью те [ресурсы], что есть в стране. 

При этом оно, первое лицо, управлять всей этой оравой с необходимой степенью жесткости и жестокости, сажая и расстреливая, как это делали Сталин и Ли Куан Ю, не может. Ибо не является диктатором, что бы кто насчет него не утверждал [противоположного]. 

А.А. Нещадин (замдиректора Центра региональной экономики и межбюджетных отношений Финансового университета при правительстве РФ, к.с.н.), В.К. Кашин (старший научный сотрудник Центра региональной экономики и межбюджетных отношений Финансового университета при правительстве РФ, к.психол.н.). 

В сегодняшней ситуации вновь возникает вопрос о необходимости путем импортозамещения обеспечить хотя бы собственное население и предприятия теми товарами, которые выпадают из потребления в силу либо введенных санкций, либо высокой стоимости из-за сложившегося курса рубля. Вообще-то крутые изменения в экономике возникали неоднократно. Дважды, в период реформ Петра I, и в период индустриализации начала XX века, страна осуществляла рывки догоняющей модернизации. Предпринимались шаги по ускорению развития экономики во 2-й половине XX века. 

Вместе с тем дважды после мировых войн страна занималась восстановлением экономики. В 90-х годах XX века экономика страны переживала непростые времена из-за резкого развала рынка стран СЭВ, распада СССР, перехода от плановой экономики к рыночной. Наконец, незабываемыми стали кризисы 1998–99-х и 2008–09 годов, охватывавшие множество стран. В наиболее острой форме сегодняшняя ситуация затрагивает именно российскую экономику вследствие введенных внешних санкций и ограничений по экспорту в Россию ряда высокотехнологических товаров. Учитывая воздействие санкций, особенно в перспективе, вновь возникла необходимость обсуждения мер догоняющей модернизации. Сопоставляя периоды крутых перемен в российской экономике, можно отметить, что предпринимаемые меры были вынужденными. То не были какие-то вдруг объявившиеся шансы, как сие иногда представляют. То были осознанные лидерами страны несоответствия между уровнем развития экономики и вызовами, которые возникали в политической, социальной, наконец, в военной сферах. 

В такой обстановке органы госвласти «по определению» выступают генераторами необходимых шагов, распределителями ресурсов, контролерами исполнения. Реформы проводятся в мобилизационном варианте, при котором население неоднородно в оценке происходящего, но вынуждено заниматься самовыживанием, почти не проявляя открытых актов неповиновения. Наиболее близкая к органам власти часть общества либо проявляет лояльность и участвует в реализации мер, пытается выиграть на реформах, либо уходит в оппозицию (чаще молчаливую, «кухонную»). В анализе предпринимаемых в кризисных ситуациях шагов необходимо учитывать технологические уклады, преобладающие в экономике тех стран, от которых исходят вызовы и угрозы. 

При реформах XVIII века сравнение в основном шло в показателях [водоизмещений, калибров, дальнобойности] кораблей, пушек и мушкетов. Развитие технологических процессов на первых российских заводах могло быть достигнуто сравнительно быстро. Обучение специалистов ограничивалось отправкой на год в Европу. Гораздо более затратно было преобразование верхушки общества, пришлось строить новые города по образцу европейских. Индустриализация отвечала на более серьезные вызовы, необходимо было возвести много новых заводов (и, соответственно, городов при них), это уже попытка наверстать III уклад. Потребовалось переместить из села сначала на стройки, а затем и в города на заводы большое число жителей, повысить их грамотность, обучить индустриальным подходам к производству. Более или менее квалифицированные специалисты либо были выходцами дореволюционных времен, либо уже обученными во вновь созданных советской властью институтах. Не все удавалось, о чем можно судить по выпускаемой продукции: чаще ценилось количество, а не качество, но это уже вина не специалистов, а всей системы, «заточенной» под невысокое качество и убогий ассортимент. 

Наконец, кризисы 1998–99 годов, 2008–09 годов и нынешний кризис в России также имеют существенные различия. Так, кризис 1998–99-х, несмотря на присутствие, как и сегодня, резкой девальвации рубля, заметно отличался по своим результатам и причинам от кризиса нынешнего. Основной причиной кризиса конца 1990-х был дефицит федерального бюджета и значительные государственные долги. Однако тогда девальвация сделала многие российские товары конкурентоспособными на мировых рынках и появилась мотивация расширять, где это возможно, производство. При этом имелись недогруженные мощности, квалифицированная рабочая сила и ИТР. 

Правда, говорить об инновационном развитии не приходилось: использовались заделы советской поры. Эти ресурсы были практически исчерпаны уже к 2003 году. Для дальнейшего развития и создания новых производств требовались инвестиции. Бурный рост мировых цен на нефть и газ обеспечил приток в страну денежных средств, которые пошли на увеличение бюджета и инвестиции. При этом инвестиции можно разделить на две группы: – инвестиции в ТЭК и сырьевые отрасли (черная и цветная металлургия) и т.д.; – инвестиции, которые выделялись банками за счет займов у иностранных банков под низкий процент для финансирования уже под гораздо более высокий процент прибыльных производств (при этом разрыв по ставкам составлял 6–8%). 

Бытовало мнение, что полученные компаниями нефтедоллары трансформируются в инвестиции для машиностроения и в первую очередь на создание мощностей по созданию оборудования для нефтегазовой промышленности, однако этого, увы, не произошло. Но значительный прирост мощностей произошел в ряде пищевых производств, пивобезалкогольной отрасли, производстве мяса птицы. За период с 2005-го по 2011 годы темп роста продукции добывающих отраслей несколько опережал темп роста выпуска обрабатывающих производств и темп роста производства и распределения электроэнергии, газа и воды. 

Из обрабатывающих производств наиболее быстрым темпом росло производство кокса и нефтепродуктов (3,16 раза), производство электрооборудования, электронного и оптического оборудования (2,94 раза). Самые низкие темпы роста фиксировались в текстильной и швейной отраслях, обработке древесины и производстве изделий из дерева (2,1 раза). Во многом это связано с тем, что было выгоднее экспортировать продукцию добывающих отраслей или продукцию с низкой степенью обработки, чем заниматься инвестиционной и инновационной политикой. 

Таким образом, 1990-е годы для экономики России – это период освоения рыночных механизмов, период воссоздания промышленности III и IV укладов. Но условия мировой конкуренции, открытость внутреннего рынка явно не способствовали сохранению очень большого числа предприятий. Симптомы «голландской болезни» [отрицательного эффекта на экономику вследствие укрепления национальной валюты из-за взрывного развития какого-либо сектора, обычно в добывающей промышленности] в ситуации открытого внутреннего рынка привели к тому, что на вырученные от продажи нефти и газа средства закупалась в большей степени готовая продукция, нежели технологические линии по производству этой самой продукции. 

Кризис 2008–09 годов был связан в первую очередь с перекредитованностью крупных банков и корпораций. Достаточно сказать, что объем задолженности банков и корпораций был практически равен золотовалютным резервам страны, около 500 миллиардов долларов. Государственная политика заключалась в увеличении уставного капитала ряда банков (ВЭБ, ВТБ, «Россельхозбанка»), предоставлении льготных кредитов корпорациям РУСАЛу, «Лукойлу» и другим, субсидирование кредитных ставок аграрному сектору и субсидирование ряда предприятий – АвтоВАЗа, КАМаза, ИЖмаша и других. На это были направлены средства Резервного фонда. Также большие средства выделялись на продукцию электронной промышленности (прежде всего оборонного характера) и нанотехнологии. Но продукция этих предприятий пока не изменила структуру экономики. 

Характерной чертой поведения инвесторов в России в период кризиса 2008–09 годов можно назвать прагматичность: вложения с быстрой окупаемостью и с большой осторожностью, то есть в проекты со средним сроком окупаемости. Существенной характеристикой отечественной промышленности является низкая инновационность технологий и продукции. Отмечается готовность купить новое оборудование и установить его, тем самым повторив чей-то результат, но при этом не вкладываться в опережение, в создание собственного, эксклюзивного продукта. Переломить эту ситуацию не удалось, несмотря на принятие ряда федеральных программ и мер. Тем более, ведущие страны охотно предоставляли товарные кредиты, поставляя нам то, что теряло новизну в быстроменяющемся мире новых технологий. Как следствие, в структуре экономики России инновационная продукция составляет единицы процентов, как и доля продукции предприятий V и VI укладов. 

Начавшийся в 2014 году кризис вызван сочетанием как причин двух предыдущих кризисов, так и новыми причинами, связанными с введением санкций и падением цен на нефть. Как и ранее, имеется девальвация рубля, дефицит бюджета, проблемы с возвратом кредитов банками и корпорациями из-за введения ограничений на выделение кредитов европейскими и американскими банками. 

Однако ситуация резко изменилась по сравнению с прошлыми кризисами. В стране нет свободных мощностей, которые можно было бы использовать для импортозамещения промышленной продукции. Также практически отсутствуют резерв квалифицированных кадров и ИТР. Россия входит в положение, когда численность молодежи 18–20 лет, вступающей в трудовую жизнь, будет наименьшей за последние 10–15 лет. При этом количество мест на первых курсах в вузах превышает количество выпускников 11-х классов школ, а специальностями наибольшего спроса продолжают оставаться экономисты, юристы, пиарщики и т.д., то есть «спецы», подготовка и труд которых не требуют дорогостоящего оборудования, лабораторий, специальных технологических систем. Одновременно резко сокращается количество обучающихся в ПТУ. 

Возникает вопрос: возможно ли развитие импортозамещения даже при поддержке со стороны государства? По опыту помощи градообразующим предприятиям в 2008–10 годах, результаты модернизации предприятий заметны не ранее, чем через 3–4 года. Если проект требует строительства зданий и сооружений, то срок может быть более долгим из-за работ по отводу земель, привязки проекта, составления проектно-сметной документации, согласования подключений, транспортных и логистических схем. Но это все по поводу предприятий традиционной сферы переработки. Поэтому в списке предприятий для оказания господдержки значительное число традиционных производств. Сложнее с выпуском продукции V и VI уровней технологического уклада. Есть российские фирмы, выпускающие современную электронную продукцию (смартфоны, планшеты и т.д.). Но в основном это разработчики программного обеспечения, возможно, даже разработчики технологий производства, но вся (или почти вся) элементная база и сборка производится в странах с более теплым климатом, в том числе инвестиционным. 

Да, признаем, что имеются российские образцы военной продукции, соответствующие современным взглядам на оружие, системы обнаружения и поражения целей, управления боем и т.д. Но какая доля элементной базы не зависит от поставок из-за рубежа – понятно, что это закрытая информация, – вопрос, тем не менее, риторический. 

Приведем пример, который необходимо учитывать при прогнозировании возможности нынешнего импортозамещения. Возьмем производство самой обыкновенной зажигалки из любого киоска. А теперь попробуем представить, что зажигалки должна выпустить наша промышленность, так как других нет, – ведь санкции! Сколько понадобится времени от заказа на производство зажигалок до поставки этой нехитрой продукции на прилавки? Сколько она будет стоить, как выглядеть, насколько будет надежна? Сколько нужно будет выпустить партий, чтобы достичь того же качества, которое сейчас обеспечивает китайское производство? 

А теперь возьмем за пример некое лекарство. Сколько займет этап научной разработки, освоения технологии, испытаний и т.д.? Сколько оно будет стоить? Во многом ответ на этот вопрос зависит от объема дальнейшего производства. Существенную долю в экономике знаний составляет научный труд. Поэтому для производства высоконаучного продукта важны такие факторы как финансирование на начальных этапах (примеры стартапов), содействие в выходе на стадию проведения испытаний, в выходе на технологию производства и затем маркетинг на максимально широком рынке. 

Новейшие подходы, обеспечивающие успех в конкурентной борьбе, усовершенствовали и этот процесс в направлении частичного совмещения циклов от научной разработки к опытной партии и запуску производства. В Китае предприятия давно ориентируются в экономической географии и считают бизнес-планы, исходя из поставок продукции на весь мир. В этом случае доля высоких расходов на научную часть существенно сокращается. В условиях нынешнего курса рубля импортозамещение должно обеспечить стоимость продукции в 2–3 раза ниже той, что поставляется из-за рубежа. 

Сомнительно, что удастся выполнить это условие, если наш выпуск партии продукции будет рассчитан только исходя из объема внутреннего потребления. Но будут ли возможны внешние поставки в условиях санкций? А ведь здесь еще не учитываются проблемы преодоления неверия в качество отечественной продукции, не правда ли?.. Повторяющиеся меры поддержки государством ряда предприятий и отраслей даже при сохранении той же институциональной среды и тех же крайне осторожных инвесторов (особенно в кризисной ситуации и малой прогнозируемости курса рубля) могут быть весьма полезными для предприятий III, IV уровней передела. Неслучайно среди получателей государственной помощи видное место занимают нефтегазовые предприятия (все же они формируют бюджет). В том же направлении можно оценить и содействие на правительственном уровне формированию кластеров. 

К примеру, инновационный Архангельско-Северодвинский кластер по созданию буровых платформ для работы на шельфе Арктики позволит заместить иностранные технологии и оборудование отечественными. Также определенная особенность – реконструкция высвобождающихся мощностей на градообразующих предприятиях моногородов. Опыт кризиса 2008–10 годов показал, что данный путь может быть высокоэффективным, например, так было организовано новое производство на ОАО «АвтоВАЗ» и ряде других предприятий. Возможно, выход на новые технологии повысит инновационность экономики в конкретном регионе. Но это, опять же, не повышает общей характеристики экономики как выходящей на более высокие уровни технологических укладов. Кроме того, одним из направлений поддержки промышленности является стимулирование спроса путем субсидирования цен на ряд значимых товаров. При наличии кредиторской задолженности, как и в 2008–10 годах, придется поддерживать банковский сектор и отдельные корпорации. При этом необходимо добиваться стабилизации рубля и сокращения инфляции. 

Есть существенная опасность, что рост тарифов естественных монополий и ЖКХ могут разогнать инфляцию до значительных пределов. Реализация данных мер в силу своей разнонаправленности требует детальной координации экономического блока правительства и ЦБ. Так, увеличение Центробанком ставки рефинансирования до 15% делает кредитование предприятий для инвестиций проблематичным. Немногие производства смогут брать кредиты под 20–25% из-за недостаточной рентабельности. Также сомнение вызывает и система отбора проектов для субсидирования государством. Достаточно вспомнить ситуацию с пригородными электропоездами, когда средств на субсидии у региональных бюджетов не нашлось и пришлось вмешиваться в решение проблемы президенту страны. 

В то же время в феврале 2015 года Минэкономики РФ опубликовало список из 199 системных предприятий, которым будет оказана господдержка. Их прибыль формирует более 70% совокупного национального дохода, а численность занятых составляет более 20% от общего количества занятых в экономике. Однако Минфин РФ заявил, что нахождение в этом списке еще ничего «системным предприятиям» не гарантирует, необходимых средств для них может и не быть. Поэтому, несмотря на принимаемые меры, выход из кризиса займет гораздо более долгий срок, чем из предыдущих. Правда, многое будет зависеть от срока отмены санкций и роста цен на нефть. 

С.Н. Гавров (ведущий научный сотрудник Российского института культурологии Минкультуры РФ, политолог, проф. кафедры социологии и социальной антропологии Института социальной инженерии, д.филос.н.). 

Россия – страна удивительных парадоксов, сочетания несочетаемого, потому действие санкций и политического давления может иметь не совсем ожидаемые следствия. Мы инертны, нас трудно раскачать, подвигнуть к переменам, часто нужен внешний шоковый повод для модернизации. Такими поводами в истории России были и поражение в Крымской войне (что упоминал Аркадий Липкин), и подготовка к столкновению с капиталистической Европой в 1930-е годы при Сталине и в послевоенном СССР... 

Модернизация осуществлялась, как правило, ввиду военнотехнологических вызовов со стороны Запада, при угрозе прямого военного столкновения с ним. Почему так происходит, я подробно рассказал в книге «Модернизация во имя империи». Если Европа хорошо и привычно после Второй мировой войны развивается «во здравие», во имя роста ВВП и благосостояния граждан, то мы исторически лучше всего развивались «за упокой», готовясь отражать реальные и мнимые угрозы со стороны «чужеземцев». 

Наше мифологическое сознание органично вписывает в конспирологическую картину миру и злокозненный сговор по снижению нефтяных цен, и рост курса доллара, и девальвацию рубля... Все это воспринимается психологически менее болезненно, сегодня мы видим явное отличие в общественных настроениях от девальвационного шока 1998 года, ощущаем большее спокойствие, самоуспокоение, «понятность» происходящего. Тогда было виновато правительство, оно помешало строительству «общества потребления», тогда мы не хотели патриотической политики, а учились потреблять. 

В текущем кризисе винят некие внешние силы мировой «кулисы и закулисы», поэтому надо терпеть, так всегда было, и так всегда будет: «враг обижает Россию». Поэтому и правительство, власть вообще, невиновны. Рейтинги высоки, общественная поддержка мощна, мифологическое сознание и соответствующая ему картина мира крепнут. Уникальная для мирной, десублимированной Европы ситуация конфликта с огромным соседом на Востоке неожиданным образом повторяется. 

А у России опять впереди «враг», опять нужно заниматься экономикой не ради жизни и развития, роста ВВП и потребления, но делать акцент на развитии армии, флота, военной промышленности... А если уж и заниматься организацией мирной жизни, то скорее в духе «тылового обеспечения»: импортозамещением, сельским хозяйством – ведь армию надо кормить – дорогами, логистикой поставок, поворачиваемых на Восток. 

Да и проблема коррупции во власти приобретает выраженный политический оттенок, становится чем-то сродни шпионажу в пользу недружественных государств, новой версией «измены Родине». Понятно, что за военногосударственную мобилизацию-модернизацию придется платить. Воинственной риторикой на телеканалах, усилением огосударствления экономики, большей степенью управляемости для «управляемой демократии». Понятно, что такая система не самовоспроизводит инновации, и в лучшем случае этого рывка хватит лишь на какое-то историческое время. 

Затем – застой, а после и системный кризис. Но такое развитие модернизации, консервативного отката, застоя, кризиса и новой модернизации привычно для России. В постсоветские десятилетия очень хотелось верить, что эта историческая схема в прошлом, что мы сумели вырваться из нее. В лучшем случае «модернизация во имя империи» предоставит ныне передышку, позволив передать решение сложных системных вызовов, стоящих перед страной, будущим поколениям. 

Здесь важно только избегать крайностей, не воспроизводить привычные в нашей истории эксцессы, помнить, что такого рода мобилизация-модернизация – инструмент из прошлого. Следует не рассматривать ее как инвариант, а при более или менее благоприятных условиях перейти к модернизационным трансформациям современного типа.