Диверсификация российской экономики: недра иссякнут, плодородие – никогда

Начиная с декабря прошлого года, в Москве проходит серия экспертных круглых столов по самой, вероятно, актуальной для страны теме «Диверсификация российской экономики». На этих мероприятиях выступают видные экономисты, философы, политологи, представители власти. Промежуточные итоги мы подводим с В.С. Бирюковым – членом Центрального совета Российского аграрного движения и инициатором серии круглых столов «Диверсификация российской экономики». 

 В массовом сознании понятия «диверсификация» и «модернизация», похоже, слились в некое шаманское заклинание – они звучат все чаще, но ни яснее, ни реалистичнее от этого не становятся. Сами-то ученые мужи их не путают за вашими круглыми столами?

 – Наоборот: далекие от науки люди путают эти слова оттого, что именно специалисты нередко употребляют их как синонимы, хотя и синонимы неполные. Скажем, модернизация нефтеперерабатывающего завода обойдется без диверсификации его деятельности: после замены устаревших технологий и оборудования НПЗ на прежнем сырье будет производить примерно прежнюю продукцию, только с большей рентабельностью – благодаря углубленной переработке нефти. В свою очередь, и диверсификация кое-как может обойтись без модернизации, если тот же НПЗ обзаведется непрофильным активом в виде старенькой молочной фермы. Кстати, в советские годы индустриальные гиганты владели целыми совхозами – правда, не из-за стремления к диверсификации, а ради сокращения дефицита продовольствия.

 Это на уровне отдельных предприятий. А если речь идет об экономике в целом?

– Теоретически и здесь модернизация может проводиться без диверсификации. Вообразите, что Россия реконструирует нефтегазодобывающую отрасль на базе высоких технологий и будет по-прежнему торговать в основном углеводородным сырьем – теперь уже с большей прибыльностью и меньшим уроном для окружающей среды. А вот чего не получится, так это диверсифицировать экономику без ее модернизации. Печальный пример – автопром, которого страна так и не подняла за много лет, поскольку его технологический уровень избежал модернизации и остался в советском прошлом. Между тем автопром, как и все машиностроение в целом, является важной альтернативой сырьевой экономике. Вспомните: едва зарубежные автопроизводители приступили в России к отверточной сборке, как на их модели сразу возник спрос. 

 Хорошо, с терминами разобрались. Тем не менее, от бесконечного повторения мантры «халва» народу слаще не становится...

– Более того, за нашими круглыми столами говорилось, что экономика неуклонно примитивизируется, а ее человеческий капитал деградирует. В качестве примера кто-то привел региональный пассажирский лайнер «СуперДжет», который призван заменить Ту-134. Однако если Ту-134 вплоть до последней заклепки создан из отечественных комплектующих, то в «СуперДжете» из «нашего» имеется лишь... планерность. Да и как аграрий, я воочию наблюдаю это опрощение: мы работаем с импортным племенным материалом, по импортным технологиям, на импортных сельхозмашинах, с импортными химикатами...

 Хоть что-нибудь свое есть, осталось?

– В основном удобрения, «эхо» советской большой химии. По большому счету, изо всей цепочки стоимости на нашу долю выпадает самый примитив – пахать землю, растить зерно. Сегодня продадим зерно в Турцию, завтра повезем оттуда курятину взамен хлорированной американской. Да хоть бы макароны мы производили на экспорт – ан нет!

 Тогда кто или что препятствует претворению благих пожеланий в реальные дела?

– Ответы на ваш вопрос сами по себе «диверсифицированы». С одной стороны, для выяснения всей палитры мнений мы приглашаем на круглые столы представителей различных профессий, а не одних лишь экономистов. Думаю, нет нужды объяснять, отчего диверсификация народного хозяйства огромной, многонациональной страны не может быть предметом обсуждения узких специалистов, какой бы высокой квалификацией они ни обладали. Недаром мы привлекаем известных регионоведов, например, в одном из заседаний участвовал доктор географических наук Сергей Артоболевский. С другой стороны, мы сознательно зовем к себе экспертов, придерживающихся разных идеологических предпочтений.

 То есть как «провластных», так и «оппозиционных»?

 – Понимаете, настоящий специалист не может, да и не должен быть политическим флюгером. А иначе это уже не эксперт, но представитель какого-то иного, мягко говоря, сообщества.

 Вообще-то я догадываюсь, какого именно...

– Я имею в виду профессиональную разнородность, разные научные идеологии, школы. Вот где точно не должно быть никакого искусственного единомыслия, тупого всеобщего «одобрямс». Другое дело, что жизнь постоянно вносит коррективы. К примеру, из двух первоклассных экономистов еще вчера один оказывался либералом-рыночником, а другой – сторонником этатизации и дирижизма. И оба имели противоположные взгляды на пути диверсификации экономики. Однако позднее эти позиции могли существенно сблизиться: скажем, вследствие всего негатива реформ начала 1990-х ряды либералов естественным образом заметно поредели...

 Под ударами глобального кризиса их стало еще меньше, государственные машины по всему миру за уши вытаскивают частный сектор из рецессии!

– Как видите, политикой здесь и не пахнет. В своей недавней статье «Между "все и сразу" и "строительством светлого будущего"» я напоминаю, что самоограничительному, рациональному поведению бизнеса препятствует безграничная жадность. Ею годами надувались финансовые пирамиды; в силу этого «человеческого фактора» государства не вправе отпускать рынок на свободу. За одним из круглых столов директор Института экономики РАН Руслан Гринберг рассказал, как некогда издевался над понятием «планово-убыточного предприятия», но теперь твердо знает: «культура, здравоохранение, образование, наука – все требует массовой государственной поддержки». В итоге Руслан Семенович призывает вернуться к директивному планированию в натуральных показателях, чтобы остановить развал советского научно-технического потенциала, которому отпущено лишь пять или шесть лет.

 Насколько я понимаю, это у член-корреспондента РАН Гринберга такая «программа-минимум» на период, пока текущие условия остаются неблагоприятными для более существенных новаций. Потрясающая эволюция взглядов плюс недюжинное научное мужество!.. Но тогда вернусь к своему вопросу: что же мешает реализовать в России некую «программу-максимум» – подлинную диверсификацию экономики?

– Как ни странно, тут приверженцы разных экономических платформ более или менее солидарны. Прежде всего многие эксперты убеждены в необходимости прогрессивного налогообложения: бессмысленные расходы богатых на роскошь должны трансформироваться в расходы на неотложные нужды бедных. К примеру, заместитель генерального директора Института проблем естественных монополий Булат Нигматулин подсчитал, что характерное для многих регионов России подушевое финансирование здравоохранения в объеме 4200 рублей в год вообще никак не сказывается на смертности и продолжительности жизни: «давать или не давать, а народ умирает по каким-то своим законам, причем сильно умирает». Однако при увеличении финансирования здравоохранения в два раза эти показатели резко начинают улучшаться...

Выходит, что если богатые не делятся сверхдоходами, то этим как бы укорачивают жизнь бедных?

– Ну да, таковы факты. В упоминавшейся статье я писал, что государства вообще должны защищаться от избыточного, самоистребительного для человечества потребления: требуется более разумное мироустройство, нежели общества тотального вещизма или тотального дефицита; но это тема отдельного разговора. Кроме того, главным препятствием давно назревших преобразований эксперты называют коррупцию. А уж та уходит корнями в первую волну приватизации: людей, привыкших к баснословным дармовым деньгам, устраивает статус кво – зачем им что-либо менять?! Попробуйте, например, расшить дорожную проблему, и вы немедленно убедитесь, что у нас строительство километра автотрассы стоит в разы дороже, чем в любой стране Евросоюза. Почему, как вы думаете?

 Наверняка из-за коррупционной «нагрузки»! Какая-то патовая ситуация, обратная революционной: «верхи» не хотят, «низы» не могут... И как же тут быть?

– Ну, на «низы» и правда особо рассчитывать не приходится: основная масса населения еще в советские годы была лишена корней и атомизирована, а сейчас всецело поглощена борьбой за индивидуальное выживание. Какое уж тут гражданское общество! А вот что касается «верхов», то заметная их часть очень даже «хочет». Так, Евгений Федоров из «Единой России» признает, что требуется замена той части элит, которые не заинтересованы в модернизации. После этого модернизация должна произойти эволюционным путем, но с революционными темпами – за шесть–семь лет. А один из основателей партии «Яблоко» Юрий Болдырев считает, что взамен «олигархата» стране предстоит вырастить новую социально-экономическую базу. Как видите, люди разных политических взглядов в профессиональном плане предлагают, в сущности, одно и то же.

Необходимо отметить, что все масштабные модернизации в истории сопровождались превентивным формированием модернизационной элиты. Как видим, тут полное согласие с экспертами ваших круглых столов. Однако каковы конкретные механизмы создания такой элиты? Скажем, как сделать неинтересным бизнес «на трубе»?

– Вы знаете, дефицита идей на сей счет не наблюдается, и они вовсю дополняют друг друга. Председатель комитета Госдумы Федоров призывает уравновешивать нефтегазовые доходы доходами от оборота интеллектуальной собственности. Для этого в стране нужно создать рынок такой собственности, который пока отсутствует, что толком не позволяет ее даже импортировать. Федоров считает, что задача вполне посильная: если уж Россия за 15 лет создала, скажем, рынок недвижимости, то рынок интеллектуальной собственности удастся запустить лет за семь или восемь...

«Израиль зарабатывает на научных исследованиях гораздо больше, чем богатые нефтью страны получают от ее продажи». Это слова тамошнего президента Шимона Переса. Понятно, что «утомленным нефтью и газом» нуворишам интеллектуальная собственность «до лампочки»...

– Юрий Болдырев смотрит на ситуацию под несколько иным углом зрения: нефтегазовые доходы следует сделать трудными, малопривлекательными. Если перекрыть каналы легких заработков от торговли сырьем, бизнесу поневоле придется инвестировать в высокотехнологичные сферы. Эту мысль развивает директор Центра по изучению России Игорь Чубайс, который предлагает ввести в законодательство понятие экономического экстремизма и применять его, в частности, к экспорту непереработанного сырья. Соответственно, проявлением такого экстремизма Игорь Борисович со свойственным ему максимализмом считает прокладку новых экспортных нефте- и газопроводов.

 Не кажется ли вам, что столь дружные нападки на нефтегазовую отрасль противоречат громкой критике ее «ползучего» огосударствления в последние годы?

– Да это ведь нападки не на отрасль как таковую. Прекрасно, что у нас есть природные ресурсы, о которых мечтает любая страна! Тот же Израиль на днях с большой помпой объявил об открытии своего первого газового месторождения. Неслучайно академик Виктор Ивантер предлагает задуматься, как бы мы переносили кризис, если бы экспортировали главным образом компьютеры или грузовики. Даже когда нефть упала до $30 за баррель, она все равно приносила 100% прибыли.

 Себестоимость барреля составляет $15?

– Да, причем включая его транспортировку! Однако наряду с нашей драгоценной «нефтянкой» необходимо вырасти другим секторам. Возможно, нефтегазовой отрасли все-таки лучше быть государственной, как в Норвегии: недра принадлежат народу, а не горстке предпринимателей, оседлавших скважины. Там даже название соответствующей госкомпании Statoil родилось из многозначительного словосочетания State Oil. Что ж, наверное, справедливо, когда государство извлекает природную ренту и затем распределяет ее среди граждан в виде инфраструктурных и социальных расходов.

 А в чем сильнее всего расходятся эксперты ваших круглых столов в зависимости от своих убеждений?

– Разнобой звучит, когда обсуждается модернизация экономики «сверху». С правого фланга уверяют, что с нынешней властью это просто невозможно: дескать, прежде необходима либерализация политической системы. Подразумевается, что в результате сами правые придут к власти, а уж они-то несомненно знают, что делать. Увы, нечто подобное мы проходили в позднем СССР. Другие, в частности, социал-демократ Михаил Делягин, считают, что в стране уже «достаточно» авторитаризма для осуществления модернизации, но если не одолеть коррупцию, ничего не получится. Третьи надеются, что власть сама очистится от тех, кто не хочет перемен, «и это будет первый в нашей истории опыт модернизации, основанной на ценностях и институтах демократии», как пообещал в прошлогоднем Послании президент Дмитрий Медведев.

 Виктор Степанович, а каковы, по-вашему, сроки долгожданной диверсификации, когда она может реально начаться?

 – Открою «секрет»: диверсификация вовсю идет вот уже несколько лет, только за словесными баталиями почти никто ее не замечает. Это ведь не спортивное состязание, которое начинается понятно для всех – по выстрелу стартового пистолета. Имею в виду подъем агропромышленного комплекса: даже на фоне бушующего кризиса, когда падали все отрасли, АПК показывал внушительный рост. В частности, производство свинины в 2009 году увеличилось на 8%, а производство мяса птицы – на 13%.

 Это и есть диверсификация?! Но ее обычно ассоциируют с инновациями, космическими, компьютерными и биологическими технологиями...

– Уверяю вас, это самая настоящая диверсификация, которая постепенно охватывает всю страну. Вот ее этапы для отдельно взятого субъекта Федерации: поначалу некий регион ввозит птицу со свининой, затем строит птицефабрики со свинокомплексами и сам обеспечивает себя их продукцией, а потом начинает продавать излишки соседям. Причем диверсификация здесь шагает в ногу с модернизацией, поскольку невозможно создать конкурентоспособное предприятие в грязном свинарнике с малопродуктивными животными. Тут потребуется полная реконструкция, которая вберет в себя те самые высокие технологии, которые вы перечислили. Современные агропредприятия тотально компьютеризованы, используют Интернет, спутниковое позиционирование, самые передовые достижения селекционеров.

 Может быть, успехи АПК объясняются все-таки господдержкой, начало которой положил пресловутый нацпроект «Развитие АПК», позже преобразованный в соответствующую госпрограмму?

– Вы так говорите, словно поддержка государства есть что-то неприличное. А нашим металлургам пережить кризис кто помогал? Кто спасал крупнейшие банки США и других стран? Выше вы и сами заметили: государства их «за уши вытаскивали»! У нас привыкли считать, что заградительные пошлины и квоты на импорт продовольствия призваны всего лишь помочь дорогой продукции малоэффективного российского АПК конкурировать с дешевой продукцией высокоэффективного зарубежного АПК. Простите, но, во-первых, АПК за рубежом стал высокоэффективным благодаря колоссальным государственным дотациям, какие нам пока и не снились: российским агропредприятиям государство компенсирует лишь часть процентов по кредитам и до 10% от цены ГСМ. А, во-вторых, объективно долг любого государства состоит в том, чтобы поддерживать даже низкоэффективный АПК – независимо от кризиса, постоянно.

 Зачем же содержать аутсайдеров за счет налогоплательщиков? Люди могут сказать: «Не хочу, чтобы мои налоги шли на погашение убытков аграриев»...

– Господь с вами – никто убытков не погашает! Предприятия агросектора банкротятся точно так, как и в прочих сферах экономики. Смысл господдержки в другом. Казалось бы, ну для чего в Японии выращивать рис на горных террасках? Это же очень дорого – неэффективно. Разве страна высочайших технологий, вторая экономика мира, не может импортировать дешевый рис из плодороднейших равнин Юго-Восточной Азии? Может – и вовсю закупает рис за рубежом. Но одновременно поддерживает своих рисоводов так, чтобы их продукция на внутреннем рынке оставалась конкурентоспособной. Однако вот загвоздка: подобная «чрезмерная» поддержка противоречит правилам ВТО. И что вы думаете? Страна восходящего солнца добивается, чтобы ЮНЕСКО объявила традиционное японское рисоводство культурным наследием всего человечества.

 Ну, а уж на культурное наследие можно выделять средства отдельной статьей?

– Вот именно! Смысл в том, что Японии необходимо сохранить возможность самой обеспечивать себя продовольствием на случай каких-то непредвиденных вселенских обстоятельств. Что бы ни произошло в мире, японцы не умрут с голоду – даже в условиях полной изоляции. Кстати, и другая великая островная держава, Англия, тоже поддерживает традиционный пейзаж – дом под соломенной крышей, пасущиеся овечки. На первый взгляд, вроде бы чистый фольклор, но смысл-то глубокий: народ не вправе разучиться производить для себя еду. По-своему заботится о продовольственной безопасности такая «мясная страна», как Канада. Так, на импорт свинины там установлена пошлина в размере 300% – естественно, в Страну кленового листа никто свинину не везет. Поэтому фермерам приходится самостоятельно удовлетворять внутренний спрос на этот продукт. И если вдруг свинина на мировом рынке резко подорожает, канадцы ее не лишатся.

 Выходит, и Россия попросту обязана самостоятельно обеспечивать себя основными продуктами питания даже в том случае, если дешевле приобретать их за границей?

– На одном из наших круглых столов шла речь о том, что объективно в Аргентине мясо дешевле производить, чем у нас, – в пампасах тепло. Однако данный факт ни в коем случае не должен обосновывать «закрытия» мясного животноводства в России. Или вот такой пример. Упоминавшийся профессор Нигматулин критиковал меня за то, что мы вот уже второй год подряд поднимаем мясное скотоводство в Забайкальском крае. Дескать, в соседнем китайском автономном районе Внутренняя Монголия и климат чуть мягче, и, самое главное, электроэнергия на 30% дешевле, поэтому там мясное скотоводство всегда будет выгоднее. С подобным «монетаристским» подходом нельзя согласиться. Да, многие вещи ни к чему производить в России: в частности, нет смысла выдавать на гора мегатонны индустриального ширпотреба, как в Китае с его неисчерпаемыми людскими ресурсами. Но уж от нехватки основных видов продовольствия мы обязаны застраховать себя на 85–90%...

 По-моему, эти цифры определены утвержденной Доктриной продовольственной безопасности России?

– Да, правильно... Если же говорить об удаленных малолюдных регионах, то нельзя забывать и того, что скотоводство – действенный инструмент закрепления населения, тоже ведь вопрос безопасности. Для Забайкалья этот момент имеет критическое значение в связи с близостью все того же перенаселенного Китая. Так или иначе, наша страна буквально с каждым годом снижает зависимость от импорта продовольствия, и не за горами время, когда станет его экспортировать: пускай другие зависят от наших продуктов.

 Мы уже на третьем месте в мире по экспорту зерна...

– Это стратегический сырьевой продукт – фуражное зерно, которое оказалось невостребованным в связи с сокращением поголовья КРС.

 Иными словами, повода для ликования нет?

– Я тут вижу повод не для ликования, а для оптимизма: с ростом поголовья скота и птицы возрастет внутренний спрос на зерно. Будем получать из него продукты с высокой добавленной стоимостью – мясо, сыры, яичный порошок, сухое молоко. Население планеты увеличивается, сельхозугодий при этом не прибавляется, так что угроза голода, а вместе с нею и цены на продовольствие в перспективе будут только расти. В 2007 году эти «ножницы» уже привели к глобальному продовольственному кризису, который не скоро удастся преодолеть. Зато у России имеется уникальное конкурентное преимущество – огромные неиспользуемые сельхозугодья. Думается, к середине нашего века экспорт продуктов питания будет играть для страны не меньшую роль, чем экспорт энергоносителей.

 Как бы вы обозначили свой «диверсификационный план»?

 – Ну, давайте назовем его экспортно-продовольственной парадигмой, хотя само по себе название совершенно несущественно. Нет сомнений, что такой путь развития востребует нашу аграрную науку, поможет восстановить сельхозмашиностроение, позволит желающим перебраться из малопригодных для жизни мегаполисов в ныне стагнирующие малые города (райцентры) – «точки роста» модернизированного отечественного АПК. То есть произойдет своего рода цепная реакция диверсификации. И учтите: в отличие от недр, плодородие неисчерпаемо.

Беседовала Наталия Пашкевич