Владимир Мау: мир вступил в турбулентное десятилетие

29 октября 1929 года на Уолл-стрит произошел биржевой крах, ставший началом Великой депрессии - самого масштабного в истории мирового экономического кризиса.

Производство в большинстве стран снизилось до уровня начала XX века. Практически прекратилось строительство. Лопнули сотни банков вместе с хранившимися в них сбережениями. Безработица охватила 11 миллионов человек в США, пять миллионов в Германии, три миллиона в Британии, а по всему миру - около 30 миллионов.

Острая фаза кризиса продолжалась более трех лет, а последствия сказывались до конца 1930-х годов.

Спустя 80 лет мир снова переживает кризис, хотя и не столь масштабный и драматичный.

Своими мыслями о прошлом, настоящем и будущем глобальной экономики с Русской службой Би-би-си делится ректор Академии народного хозяйства при правительстве России Владимир Мау. С ним беседовал Артем Кречетников.

Би-би-си: Что же случилось 80 лет назад? В чем причина? Кто был виноват?

Владимир Мау: Как ни удивительно это звучит с позиций сегодняшнего дня, не случилось ничего особенного ни для кого, кроме биржевых игроков. Артур Кестлер, который работал тогда журналистом в Париже, писал в воспоминаниях, что для интеллигенции "черный вторник" прошел совершенно незамеченным. Ну, упала биржа. Захват власти большевиками в октябре 1917 года тоже всем казался эпизодом.

Другое дело, что это событие стало предвестником очень больших неприятностей.

Важен ведь не биржевой крах сам по себе. Главное, как власти на него реагируют.

Би-би-си: Что вызвало Великую депрессию? Кейнсианцы говорят, что в экономике было слишком мало денег, монетаристы - что, наоборот, было слишком много дешевых необеспеченных кредитов и денежных суррогатов. Часто можно слышать, что вообще основное зло – это "плохие" кредиты и создаваемая ими финансовая нестабильность. Мол, в 1929 году детонатором послужили маржевые кредиты на покупку акций, в 2007 – американская ипотека.

В.М.: Именно что детонатором. Рвется там, где тонко. А фундаментальной причиной любого кризиса являются накопившиеся глубинные трансформации в экономике, в технологической базе. И системный выход из него требует серьезных системных сдвигов.

Каждый великий кризис - другой, и мир из него выходит другим. Депрессия 1930-х годов сформировала индустриальную экономику. Кризис начала 1970-х годов - постиндустриальную экономику с упором на сферу услуг, с микроэлектроникой и информационными технологиями. Сейчас формируется новая экономическая база. Вероятно, изменения пойдут в направлении биотехнологий, нанотехнологий, создания новых материалов.

Би-би-си: Можно ли было купировать Великую депрессию? Многие до сих пор обвиняют администрацию Герберта Гувера в пассивности и косности.

В.М.: Кризис - это огромный интеллектуальный вызов. Он требует очень глубокого осознания, времени для понимания того, что же произошло, и как события будут развиваться дальше. Первый этап каждого великого кризиса - это борьба старыми методами и интенсивный интеллектуальный поиск. Сперва власти реагируют так, как в предыдущие 50 лет. Экономисты и политики как генералы: всегда готовятся к прежним войнам.

Естественно, американское правительство действовало так, как полагалось действовать раньше: ужесточить денежную политику, подтвердить золотой стандарт и четко его придерживаться, повысить импортные тарифы, чтобы стимулировать внутреннее производство. Все это было разумно с точки зрения того, как с кризисами боролись раньше. Обычно через несколько месяцев кризис рассасывался. А тут вдруг выяснилось, что он другой. И на осознание этого ушло четыре года.

Новые подходы продемонстрировал уже Рузвельт. Он полностью пересмотрел политику, пошел на целый ряд новаторских шагов: накачка экономики деньгами, организация общественных работ, страхование вкладов, введение гарантированного прожиточного минимума.

Кстати, можно спорить, прав ли был Рузвельт. Например, Гувер до конца жизни, а он жил еще 20 лет, утверждал, что если бы Рузвельт не занялся популизмом, то кризис преодолели бы быстрее.

Би-би-си: А Вы как считаете?

В.М.: Это вопрос того, какую цену допустимо уплатить за выход из кризиса.

Возможно, при более жесткой монетарной политике кризис закончился бы быстрее. Но ценой этого могла стать фашизация Соединенных Штатов. Своей популистской политикой Рузвельт заплатил за сохранение американской конституции.

А в Германии кризис привел к власти нацистов. И они, кстати, вышли из кризиса гораздо раньше других. Как любят напоминать экономические историки, в 1936 году, когда Кейнс выпустил свою знаменитую книгу "Всеобщая теория занятости, процента и денег", объяснявшую, как бороться с безработицей и кризисом, Гитлер закрыл последнюю биржу труда. Но какой ценой это было достигнуто?

Лично я полагаю, что сохранение демократии важнее продолжительности кризиса.

Би-би-си: Извлекло ли человечество необходимые уроки из Великой депрессии?

В.М.: Конечно, извлекло, но надо понимать, что, основываясь на тех уроках, сегодняшние проблемы не решить.

Основным результатом Великой депрессии стала вера в "большое государство" и централизованное планирование, преобладавшая до 1970-х годов. Ее степень в СССР, нацистской Германии и США, была, конечно, разной, но даже Ричард Никсон проявил себя большим кейнсианцем, чем сам Кейнс - дошел до государственного регулирования цен.

Инфляция стала гораздо выше, потому что правительства начали активно манипулировать денежной массой. Обычным делом стали бюджетные дефициты, которые прежде рассматривались как исключение.

Перекидывая мостик к современности, я бы сказал, что пока мир живет проблемами эпохи Гувера: монетаризм или кейнсианство, больше государства или меньше государства.

Возврата к государственному регулированию образца XX века, скорее всего, не произойдет. Во всяком случае, так вопрос никто не ставит. Человечество с трудом преодолело иллюзию "большого государства", и вряд ли будет играть в эти игры впредь.

Би-би-си: Как выходить из нынешнего кризиса, если старые рецепты не годятся?

В.М.: Только экономическая история является объектом анализа, все остальное - точки зрения.

Пока Америка, и в меньшей степени Европа, борются за то, чтобы не повторить Великую депрессию, заливая экономику деньгами. Являются ли они водой или керосином, и чем это обернется - отдельный интересный вопрос. Мы снимаем симптомы, стараемся не допустить слишком сильного спада производства и слишком сильных социальных катаклизмов.

Кризис нельзя преодолеть механическим набором простых шагов. Системный выход находится в области новых технологий, инноваций, новой предпринимательской активности, поиска экономических и организационных решений, которые будут эффективны в XXI веке. Каким он будет, пока трудно сказать, но это точно не возврат к старой дихотомии: больше государства - меньше государства.

Видимо, возникнут какие-то глобальные инструменты регулирования, прежде всего, финансового рынка, а не производства. Те, кто в очередной раз говорит о крахе либерального капитализма, путают регулирование финансовых рынков и регулирование производства.

Би-би-си: А чего правительствам и центробанкам не следует делать?

В.М.: Я бы сформулировал несколько по-другому: где надо проявлять особую осмотрительность?

Главные риски антикризисной политики, на мой взгляд, - это неконтролируемая инфляция из-за накачки экономики деньгами, и поддержка за счет налогоплательщиков неэффективных, но системообразующих компаний. Уверенность, что государство все равно не оставит, ведет к безответственности. Я называю это системой приватизации прибыли и национализации убытков.

Еще одна системная проблема современной рыночной экономики - разрыв между модернизацией и капитализацией. В теории они должны идти рука об руку, но в жизни это далеко не всегда так. В СССР производительность не росла, потому что директора каждый квартал отчитывались по валу, а корпоративные менеджеры отчитываются перед акционерами, для которых текущий биржевой курс важнее, чем будущее компании через десять лет.

Вопрос о пресловутых бонусах чаще всего рассматривается в популистском ключе. Дело не в их размере, а в том, за что поощряют менеджеров.

Би-би-си: Как отразится нынешний кризис на глобальной политике и расстановке сил в мире?

В.М.: Хотел бы я это знать! Из кризиса 1930-х годов мир вышел биполярным. Из кризиса 1970-х годов он вышел монополярным. Причем тогда советское руководство считало, что это капитализм кризиса не переживет, а вышло наоборот.

Есть версия, что мы будем жить в мире G2, руководимом Китаем и Соединенными Штатами. Американский историк Нейл Фергюсон даже придумал новое слово: "Кимерика".

Хотя наблюдается любопытная закономерность: те страны, которыми мир больше всего увлекается, как Советским Союзом в 1930-е годы, и Японией в 1960-е, быстрее всех идут к экономическому коллапсу, или, по крайней мере, к стагнации.

Есть версия, что мир будет реально многополярным, есть определенные экономические тенденции, которые к этому толкают.

Тут бессмысленно гадать. Ничего не предопределено, это будет зависеть от того, как станут действовать власти разных стран, и каковы будут экономические тенденции.

Би-би-си: Что ждет доллар?

В.М.: Он испытывает серьезные проблемы, но пока альтернативы ему в качестве мировых денег не прослеживается. К доллару приходится относиться, как Черчилль к демократии: это плохая валюта, но все остальные еще хуже. Конечно, можно наделать набор глупостей и ошибок, которых, я надеюсь, американская администрация не наделает, чтобы от доллара начали отказываться.

Другое дело, можно предположить, что в посткризисном устройстве большую роль станут играть региональные резервные валюты. Если мир будет многополярным, то, наверное, будет несколько конкурирующих валют, что с точки зрения устойчивости экономического развития неплохо. Конкуренция - это всегда хорошо. Это повышает ответственность.

Кстати, хочу напомнить, что после отказа от Бреттон-Вудской системы в 1973-1976 годах доллар никто и никогда не назначал официально единственной мировой резервной валютой. Просто его принимают, и поэтому он - мировая валюта. Но американцы не несут никаких обязательств перед миром, чтобы их валюта была комфортна другим. Как сказал один американский политик в начале 1970-х годов, "доллар - это наша валюта, и ваша проблема".

К концу кризиса - я имею в виду не выход из рецессии, а окончание фундаментальной перестройки глобальной экономики - мы увидим некую новую валютную картину мира.

Би-би-си: Верите ли в возможность появления в будущем единых мировых денег?

В.М.: Я предпочитаю оперировать категориями не веры, а знания. В принципе, в мировой экономической истории возможно практически все. Но это та перспектива, которую нам не дано предугадать. При моей и Вашей жизни этого точно не будет.

Би-би-си: Можно ли научиться жить без кризисов?

В. М.: Абсолютно невозможно. Для этого надо отказаться от современной экономики и роста. Глобальные кризисы, напомню, существуют с 1825 года. Можно научиться бороться только с предыдущим кризисом, но каждый новый кризис будет другим.

Би-би-си: Сколько продлится нынешний?

В. М.: Я считаю, что мы вступили в турбулентное десятилетие. Пока не произойдет системная перестройка, темпы роста будут невысокими. Хотя рецессия в буквальном смысле этого слова может закончиться раньше.

Источник: www.bbcrussian.com