Реформы в мобилизационном варианте или как сделать русскую зажигалку (часть ||)

На исходе февраля 2015 года в Москве состоялся 10-й круглый стол из данной серии дискуссий о модернизации отечественной экономики в условиях разразившегося кризиса. Предлагаем вниманию читателей выступления основных спикеров мероприятия. 

Б.А. Райзберг (главный специалист Института макроэкономических исследований Минэкономразвития, руководитель программ по сотрудничеству с общеобразовательными школами и колледжами МГУ им. М.В. Ломоносова, д.э.н. и д.т.н.) 

Успехи в модернизации российской экономики за последние 5 лет были локальными и скромными. При наличии экономического роста темпы его, тем не менее, снижались. Рост реальных доходов населения сказался на повышении уровня жизни, объемов потребления отдельных видов товаров и услуг. Например, при значительном увеличении количества легковых автомобилей в расчете на человека или семью продвижение в решении жилищной проблемы было незначительным, недостаточным. 

Не наблюдается ощутимого прогресса в области роста качества таких жизненно важных услуг как образование, здравоохранение, культура, физическая культура. Проявилась явная тенденция перекладывания на плечи населения расходов на оплату основных видов услуг, включая коммунальнобытовые и транспортные. 

Не принимались существенные меры в части модернизации отраслевой структуры экономики, рационализации регионального размещения производительных сил и освоения северовосточных регионов, сохранилась однобокая ориентация на сырьевую, нефтегазовую, добывающую промышленность. Да, удалось избежать роста безработицы, но сохранялся высокий уровень инфляции. К социальным успехам правомерно отнести сохранение низкого возраста выхода на пенсию и компенсации влияния инфляции посредством частичного повышения заработной платы и пенсий… 

Нынешний кризис обусловлен не только внешнеполитическими обстоятельствами, пульсациями цен на нефтяных рынках, экономическими санкциями ряда стран по отношению к России. Односторонняя отраслевая ориентация на развитие добывающей промышленности, всемерная государственная поддержка сырьевых производств, продукция которых пользуется конъюнктурным спросом на мировых рынках, отдельные элементы проводимой бюджетноналоговой политики, касающиеся обложения бизнеса, повлияли на возникновение и обострение кризиса столь же значительным образом. 

Несомненно, что кризисные явления приведут к необходимой модернизации отраслевой и региональной структуры, всей системы управления социальноэкономическими процессами в России как посредством реструктуризации, диверсификации, финансовой поддержки со стороны государства, так и с участием, действием механизмов самовыживания, отбора, конкуренции. Но такой модернизации должен предшествовать и должен сопровождать ее набор антикризисных текущих мер, проводимых под эгидой правительства страны для возвращения к устойчивому положению экономической и финансовой системы и сокращению колебаний валютного курса рубля по отношению к доллару и евро. 

По всей очевидности, не обойтись без долгосрочной госпрограммы модернизации экономики и преобразования системы управления на федеральном, региональном, местном уровнях. Тем самым возникший, обострившийся кризис подтолкнет модернизацию, но ценой упущенного времени, просадки экономики вниз на добрый десяток процентов, социального ущерба, затрагивающего жизненные интересы ряда слоев населения. 

Вообще, модернизация российской экономики, о которой в течение нескольких последних лет вещают СМИ, носила в основном декларативный характер. Будучи формально ориентированной на глубокие инновационные преобразования в науке, образовании, технике, структуре и технологии производства, государственном и муниципальном управлении, во всем облике политической и культурной жизни, модернизация проявилась в далеко не всегда удачном обновлении отдельных законов, правил и норм социальноэкономической деятельности. 

Так что она не захлебнулась, а выродилась в очередную кампанию, «гора родила мышь». Изоляция, частично навязанная нам, а частично подхваченная нами как ответная реакция, потребовала реальной модернизации экономики по ряду направлений и подобные преобразования неизбежны. Но в постиндустриальной экономике изоляционизм не может стать продуктивной формой модернизации. 

Согласно экономическим законам, успешные преобразования на нынешнем этапе развития мировой экономики должны встраиваться в концепцию глобализации, интеграции, но никоим образом не изоляции. Китайские аналогии вряд ли уместны для современной России, к счастью, событий, подобных Тяньаньмэнь у нас не было и вряд ли они могут иметь место в России. 

А.Н. Савельев (лидер партии «Великая Россия», политик и политолог, д.полит.н.) 

Термин «модернизация» в риторике представителей власти РФ никогда не был экономическим. Это скорее мифологема, под которой каждый может понимать все, что угодно. Или не понимать ничего. Предполагалось, что модернизация – это осовременивание производства, применение в нем новых, более эффективных технологий. Можем ли мы сказать, когда в РФ действительно проводилась модернизация, и в каких секторах экономики? 

При общей деградации образования и науки, при разрушении и растаскивании имущества крупных производственных комплексов говорить о том, что в них что-то могло быть обновлено, не приходится. Тем не менее, в 90-е годы ХХ века в России массово стали применяться компьютеры, и появились отверточные производства – филиалы зарубежных производителей. 

Зато полностью были разрушены отечественные производства, которые могли бы заместить высокотехнологичный импорт. В 2000-е практически добито авиастроение, космическая отрасль пребывает в перманентном кризисе и повязана с внешними партнерами. 

Уничтожение станции «Мир» фактически перевело РФ из лидеров освоения космоса в «середнячки» с тенденцией к дальнейшей деградации [23 марта 2001 года орбитальная станция «Мир» затоплена в Тихом океане]. 

Отсутствие высоких технологий в ВПК продемонстрировано в «пятидневной войне» в Грузии, а также управлением обороной сначала «министром Табуреткиным», а потом главой МЧС, который измеряет эффективность компьютерного центра МО в «ленинских библиотеках». Говорить всерьез о каком-то вкладе в модернизацию совершенно имитационных проектов вроде РОСНАНО и «Сколково» просто не приходится. 

Неизменным остается лишь курс правительства на деиндустриализацию страны. Декларации – не в счет, потому что они исходят от людей, которые вообще не имеют представления о том, чем обеспечивается модернизация и что это такое. Им достаточно показать импортный станок или пахнущий краской образец «новой техники», чтобы они уверились в реализации своих общих указаний. 

Нынешний кризис резко сократил возможности правительства РФ расходовать средства на парадные мероприятия. Но вовсе не подвигнул его к рационализации государственных расходов и изменению порядка управления экономикой и регулирования ее жизнедеятельности. Спасению от кризиса подлежит не национальное достояние, значительная часть которого представляет собой производственные комплексы и отрасли физической экономики, а банки. 

Банкам правительство дает возможность не потерять в кризисе ничего, энергетическим компаниям предоставляются огромные бюджетные субсидии, а производство не получает ничего. Кадровый провал в науке – как фундаментальных, так и в инженерных дисциплинах – в последнее время вроде бы замечен (прежде всего, потому что «загибается» ВПК), но за последние пять лет все действия правительства в области подготовки кадров приносили больше вреда, чем пользы. Фактически образование в РФ полностью разрушено, и специалистами хорошего уровня становятся только те, кто занимается самообразованием. 

От младших классов школы и до аспирантуры – все превращено в фикцию. И это залог того, что модернизации в РФ не будет еще многие годы. Или не будет вообще никогда. По крайней мере, пока не произойдет радикальной смены политической элиты – замены людей с «монетизированными» мозгами на управленцев-практиков, которые будут интересоваться не финансовыми потоками, а производством товаров и услуг. 

Изоляция РФ от Запада, к которому нынешняя политическая элита и правящая олигархия были так привязаны 2,5 десятилетия, – вплоть до готовности всегда жертвовать национальными интересами ради благосклонности зарубежных партнеров, не создала условий для модернизации экономики. Прежде всего, потому что такая задача ставилась только на словах и никогда не решалась на практике. В правительстве просто нет достаточно квалифицированных людей для организации обновления производств. И нет тех, кто ставил бы себе модернизацию экономики как жизненную задачу. Эти люди под модернизацией всегда понимали заимствование готовых технологий у Запада. И никогда не стремились создавать и тиражировать высокие технологии в России. 

Поэтому изоляция от Запада приводит только к одному: без собственных механизмов модернизации мы в значительной степени лишились и того, что заимствовали за рубежом. Тем самым, деградация российской экономики продолжилась, но уже быстрее. Чтобы модернизация стала реальностью, необходима самая радикальная смена политической парадигмы и приход к власти людей с инженерным и научным типом мышления. Этим людям по силам будет в течение нескольких лет трансформировать систему образования, а также создать необходимые производственные цепочки, которые начнут выпуск высокотехнологичной продукции, – хотя бы в порядке импортозамещения. 

Вместо фискального способа управления экономикой начнется деятельное участие государства в обеспечении эффективности хозяйствования во всех отраслях. А финансовая система будет подчинена физической экономике и обслуживать только и исключительно ее развитие. Столь серьезные изменения я рискую назвать «национальной революцией». Она жизненно необходима России, чтобы не развалиться на куски, не стать «большими Балканами» или «самой северной Африкой». 

И.Б. Чубайс (директор Межвузовского центра по изучению России в составе факультета гуманитарных и социальных наук РУДН, декан факультета россиеведения Института социальных наук, д.филос.н.)

Завершив к началу 80-х годов ХIХ века проект экспансии и «собирания земель», Россия перешла от количественного роста к стратегии обустройства. На протяжении трети столетия – до 1917 года – темпы роста ВВП были у нас самыми высокими в мире. Европа писала о «русском экономическом чуде», в ХХ век страна входила с осознанной в самой России и признанной за рубежом претензией на мировое лидерство. Большевистский мятеж перевернул ситуацию с ног на голову, разгон избранного на свободных выборах Учредительного собрания стал сигналом к формированию русского Сопротивления и одновременно началом отставания и угасания страны. 

Ни один из декларированных большевиками лозунгов никогда не был реализован. Крестьяне, получив землю, трижды, как и вся страна, прошли через искусственные голодоморы. Ленин обещал коммунизм через 20 лет, но 1930-е годы стали в СССР временем массового террора... Н. Хрущев обещал коммунизм в 1980 году, но к этому времени пенсия у колхозников составила 34 рубля 80 копеек... А в 1991-м, вместо отмирания государства [согласно коммунистической догматике], произошел его распад... 

Поскольку постсоветская РФ официально является преемником и продолжателем СССР, власть здесь, как и прежде, находится в руках чиновников, которые никем не избираются, сами себя назначают и служат сами себе. Политический механизм за 95 лет принципиально не изменился. Но последние 20 лет менялись нереализуемые лозунги – квартиру каждому ветерану, увеличим производительность труда в 4 раза, создадим 25 миллионов новых современных рабочих мест, модернизация, реформы и так далее, и тому подобное. Почему же существующий режим несовместим с модернизацией? Для нормального функционирования рыночной экономики необходимо несколько принципиальных факторов. 

Во-первых, нужны «участники рыночной игры», – то есть собственники. В РФ не было настоящей приватизации, теневым хозяином всех производительных сил, всей движимости и недвижимости, а также земли, на которой они расположены, была и осталась бюрократия. (Свежий пример – случай Евтушенкова и история его «освобождения».) 

Во-вторых, другой важнейший фактор существования рынка – правовой характер государства, то есть ситуация, когда право собственности гарантируется не телефонными звонками и криминальными разборками, а законом, когда любой коммерческий, производственный конфликт разрешается формально прописанными и ни от кого не зависящими нормами. В разгар перестройки М. Горбачев поставил задачу – «нам надо построить правовое государство». Другими словами, он признал, что вся советская история нелегитимна и носит неправовой характер. 

РФ – правопреемник нелегитимного СССР и уже в силу этого обстоятельства не может стать государством правовым. Здесь действует система не конституционного, а «ручного управления» экономикой, правом, историей. В-третьих, еще одно условие развития рыночной экономики – отсутствие монополизма, то есть создание предпосылок для конкуренции, для непрерывной модернизации и саморазвития. 

Но в действительности почти вся российская экономика монополизирована. Изменения в ней возможны только после согласования и получения множества разрешений у бюрократии. В демократических государствах экономика работает по законам рынка и совершенствуется «сама собой», при этом демократические правительства постоянно сохраняют и модернизируют сами «правила игры». 

Известны и другие механизмы развития. В авторитарных системах прогресс не исключен, если правящий слой в качестве главной цели видит прогресс своей страны. Несколько примеров такой ситуации: Чили периода Пиночета, Сингапур при Ли Куан Ю, отчасти – правительственная стратегия нынешней КНР. Что касается РФ, то здесь осуществляется совсем другая программа. «Вертикаль власти» – это система управления, при которой высшая цель – сохранение позиций самих управленцев, повторю, высшая цель: не Россия, а самосохранение номенклатуры. Цели России здесь второстепенны, производны от главной цели. 

Поэтому Россия после распада СССР даже не определила свою идентичность, она жонглирует принципами – российскими и антироссийскими, советскими и антисоветскими, западными и антизападными. Все определяется тем, какой ракурс выгоден в данный момент властной вертикали. 

Зачем Сталин загонял миллионы крестьян в экономически неэффективные колхозы? Про «неэффективность» он знал не хуже нас с вами, но Сталин решал не экономическую, а политическую задачу. До коллективизации 30 миллионов крестьянских семей были хозяевами на земле и диктовали власти свои интересы. Именно это и не устраивало центр, точнее – Сталина, у него были свои собственные интересы и он навязал их всей стране, загнав десятки миллионов крестьян в 100 тысяч контролируемых и управляемых коллективных хозяйств. В сущности, о той же задаче говорил и Б. Ельцин, когда объяснял своему коллеге смысл проводимой приватизации: «...Продадим тем, у кого деньги имеются. Таких совсем немного. И это к лучшему. Когда меньше хозяев – с ними работать удобнее. А все станут хозяевами – начнут власти приказывать. Какой тогда угол искать?» (М.Н. Полторанин. Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса. М.: Эксмо, Алгоритм, 2011, с. 170). 

Итогом процесса стали сжатие малого и среднего бизнеса и увеличение роли узкого круга олигархов-монополистов, которые целиком подчинены властной вертикали. Сказанное определяет еще одну сторону медали – усиление роли бюрократии, особенно ее верхушки, независимость чиновников от интересов бизнеса и общества. При сохранении существующей социально-политической конструкции пространство экономического маневра, пространство реформ и модернизации минимизировано. 

Будущее страны невозможно обеспечить экономическими новациями. Выход из затяжного кризиса, новый отсчет времени связан с демонтажем непригодной системы управления. В противном случае мы обречены на продолжение отставания от остального мира и последующий «отложенный» слом системы. Произойдет ли этот переход «конституционно» или как-то иначе, в решающей степени зависит от самой власти. Что же касается конкретных сроков, здесь я сошлюсь на расчеты не россиеведов, а экономистов. Точнее – на анализ крупнейшего специалиста в сфере экономического стратегирования, иностранного члена РАН Владимира Квинта. По его прогнозам, в случае непроведения реформ, экономический коллапс наступит в России в 2017 году. 

А.И. Липкин (проф. РГГУ, д.филос.н.) 

Кризис, конечно, многосторонний. Наряду с экономической стороной в нем присутствует внешнеполитическая, внутриинституциональная, культурная или гуманитарная (духовно-душевная). Гуманитарная представлена на двух уровнях – страны (про солидарность) и индивида (про мир в душе) в виде вопросов: «Каково место России в современном мире?» и «Каково мое место в России (и мире)?». Последний вопрос – типично русский, это вопрос о смысле, обломовское «Зачем?». Гедонистический ответ общества потребления плохо вписывается в долгосрочную традицию русской культуры. 

Первый вопрос – это, по сути, вопрос «Что такое Россия?». При столь углубленном и расширенном рассмотрении кризиса возникают два разных смысла модернизации: 1) экономико-технологическое «догоняние» Запада (простите за такой новояз, но он четко отражает суть дела); 2) разрешение многостороннего кризиса, где гуманитарная составляющая является наиболее глубокой. Важным здесь является отчуждение России от Запада. В этом отношении сегодняшняя ситуация во взаимоотношениях с Европой во многом аналогична той, что возникла вокруг Крымской войны 1853–56 годов, которая, в частности, вызвала к жизни книгу Данилевского «Россия и Европа» (1869), пытавшуюся ответить на близкие вопросы. Как и тогда, нынешний кризис стимулирует деятельность по переосмыслению-осмыслению российской истории, что в значительной степени определяет ответ на вопрос «Что такое Россия?». В европейских (и шире – западных) национальных государствах именно национальная история является интегрирующим идейным стержнем по крайней мере до постмодернистской политики мультикультурализма последней трети XX века. Рассматривая генезис и суть понятия «нация» мне для описания процесса становления нации в Англии и Франции пришлось выделить три стадии: королевскую, державную и национальную, которым отвечают понятия подданного населения, надсословного народа и нации граждан (основную аргументацию этих и последующих утверждений можно найти в моих статьях 2012–14 годов на сайтах Физтеха и ИНТЕЛРОСа). 

В России шло все во многом как во Франции, но дальше державы не дошло (то же можно сказать и об СССР). Так вот, если на 1-й стадии идейным интегратором выступает религия, которая приобретает государственную (страновую) специфику и привязывается к королю (становится государственной), то на 2-й и 3-й стадиях эту функцию выполняет светская история. В императорской России роль державной истории сыграла «История государства Российского» Николая Михайловича Карамзина. То есть для образованного слоя России роль объединителя, как и в Европе, заменяла светская история (и литература). Для понимания того, что происходит с Россией в течение последнего столетия, можно ограничиться последними 3-мя веками российской истории, поскольку существующая до сего дня двухэтажная система окончательно сложилась при Романовых (на отрезке между Петром I и Екатериной II). 

Это система приказного типа, которая предполагает вертикаль власти, где у нижестоящей стороны нет прав, приказ однонаправлен сверху вниз, поэтому законы здесь закрепляют не права, а компетенции и наказания за невыполнение приказа (как это было в Китае). В данной системе можно выделить две подсистемы: базовую, состоящую из народной массы и правителя, а также сопутствующую, состоящую из правителя (включая его ближний круг-двор – среду вызревания дворцовых интриг и переворотов) и находящихся на службе у правителя (прямо или косвенно) служащих. Во 2-й подсистеме культивируется высокая культура (как правило светская), связанная с образованием и индивидом. В первую подсистему входит идеология, которая задает коллективное видение (интерпретацию мира), определяет то, что должно. 1-я подсистема часто включает коллективный миф, обращенный к коллективному бессознательному и чувствам, является средством консолидации коллектива, обеспечивает мобилизационные, нормативно-регуляторные, контролирующие (Карл Маннгейм) социальные функции. От системы идеалов, с одной стороны, и от высокой культуры, – с другой, ее отличает коллективистский характер. Такая идеология может быть и религиозной, и светской. Альтернативу этой системе составляет система договорного типа, где у всех сторон, между которыми заключается договор, есть свои права. Этот тип отношений специ¬фичен для европейской (западной) цивилизации. 

В их основе в первую очередь лежат принципы уникальной вассально-сеньориальной системы европейского феодализма, но важным также является римское наследие, вклад церкви и свободных городов (тоже уникальных). Формирование приказной системы с исторической точки зрения проще, чем формирование договорной. Неудивительно, что такие системы возникают уже в древности. Важной особенностью предлагаемой модели приказной системы является утверждение, что она формируется не «сверху» – со стороны правителя, а «снизу» – со стороны народных масс, которые, в отличие от граждан народа-нации, передают (делегируют) правителю право (и ответственность!) за принятие внешних макрорешений и разрешений возникающих внутри споров (этим качествам может отвечать и индивидуализированное общество эгоцентричных индивидов). В основе базовой подсистемы лежит принцип патриархальной семьи: отец – домочадцы. У домочадцев нет прав, а вся власть, в том числе и над жизнью, у отца. Последний должен заботиться о благосостоянии семьи, но не отдельного ее члена. Индивидуальная жизнь, не говоря о свободе и правах индивида, имеет малую цену. Характерной чертой приказной системы является также формирование сословий (подразумевающее и соответствующий тип права). 

Один из важнейших процессов в базовой подсистеме – происходящие время от времени бунты масс, ибо у них нет других эффективных форм воздействия на правителя, когда форма прошений и жалоб оказывается недостаточно эффективной. В случае победы бунт сметает вторую подсистему, однако затем воссоздается та же структура (но с другими людьми и, возможно, другой высокой культурой). Именно восстановление старой структуры отличает победный бунт от революции, которая подразумевает изменение структуры. К таким победным бунтам я отношу Смутное время и государственные катастрофы России начала и конца XX века (к ним же я бы отнес и арабскую весну, и киевский майдан). Из этой модели также следует опасность попыток свержения диктаторов извне, ибо при подавляющем преимуществе народной массы возникнет не демократия, а хаос или новый диктатор, что и демонстрируют военные вмешательства США, начиная с Ирака. 

Специфика России среди государств, принадлежащих этому типу, связана с тем, что она раньше других, столкнувшись с быстро развивающейся Европой Нового времени, вступила на путь вынужденной военнотехнической модернизации сверху I типа, главной целью которой было военнотехнологическое «догоняние». Необходимая для этого система высшего образования и связанная с ней высокая культура для сопутствующей подсистемы были вместе с технологиями импортированы из Западной Европы. В результате с легкой руки Петра I и Екатерины II в качестве высокой культуры стал развиваться вариант европейской антиприказной в своей основе культуры. Это привело к системному противоречию между государственными приказными институтами и высокой культурой, к «кентавровости» России (которой нет в Китае, где конфуцианская высокая культура хорошо согласуется с приказными институтами). 

Этот конфликт ведет к формированию коротких циклов российской истории, происходящих внутри длинных циклов, то есть между катаклизмами победных бунтов. Короткие циклы обусловлены процессами внутри сопутствующей подсистемы и взаимодействием с Западом. Они состоят из следующих 4-х тактов: поражение от Запада  либеральные реформы сверху под лозунгом Россия – это Европа, сопровождающиеся вынужденной (для «правителя») либерализацией (либерализацией сверху)  некоторый успех в «догонянии» и соответствующая победа, сопровождающаяся озабоченностью правителя по поводу возросшей в ходе либерализации сверху свободой,  антилиберальные контрреформы под лозунгом Россия – это не Европа (делиберализация сверху) при поддержке народных масс и консервативной части служащих  подгнивание и отставание (застой) и очередное поражение от Запада. Подобная последовательность повторяется достаточно четко. Реформы Екатерины II и Александра I, офицеры-декабристы, контрреформы Николая I, загнивание системы и поражение в Крымской войне (конец цикла). Многообещающие реформы Александра II, рост революционных левых настроений в студенчестве, породивших первых террористов, жертвой которых и стал царь-реформатор. Далее следуют контрреформы Александра III и поражение в русско-японской войне 1905 года (конец следующего цикла). Затем следует начало еще одного цикла в виде непоследовательных реформ Николая II. Ту же картину можно увидеть и в истории СССР. Рассмотрим два указанных выше типа модернизации и стоящие на их пути проблемы. Начнем с модернизации во втором смысле, в центре которой культурная модернизация и культурная сторона кризиса. Это наиболее глубокая модернизация, ибо она касается длинных циклов. 

Если мы проследим три прошедших длинных цикла, – Московское царство (кончившееся Смутным временем), Российскую империю Романовых, СССР, – то у каждого из них имелась своя основа для культурного (духовно-душевного) единства, каковыми, соответственно были: православная религия, русская история и литература, коммунистическая идеология. Специфика сегодняшнего дня состоит в том, что такого явного для всех культурного объединителя сейчас в России нет. Но есть запрос на новое «четвертое дыхание». 

Одним из характерных признаков этого запроса является фиксация состояния «так жить нельзя». Однако другими его типичными спутниками являются призывы к возвращению к нравам предков. Для России таковыми являются призывы объединиться вокруг православия или социализма (ностальгия по СССР). Живы и народнические варианты трех склонений триады православие – самодержавие – народность (славянофильского, самодержавного, революционного). Но история показывает, что в карете прошлого уехать не получается, надо создавать что-то новое, но на основе своей культурной традиции. И в этом плане стоит обратить внимание на то, что общей характерной чертой культурных основ всех трех длинных циклов является идеализм. Особенно четко эта специфика проступает при сравнении культур России и США. 

США становятся ярким представителем прагматического потока, развивающего демократию и технику и рождающего в последней трети ХХ века феномен постиндустриального общества. Наоборот, Россия с XVIII века, когда она начинает интенсивно строить свою высокую культуру на основе европейской, становится ярким представителем идеалистического потока; здесь доминировали антибуржуазные настроения. По выражению одного из виднейших выразителей русской идеи Алексея Степановича Хомякова, ее пафос удален от всякого временного интереса и от пагубного влияния сухой практической внешности (в 1980–90-х было популярным утверждение, будто подобный идеализм привел к государственной катастрофе начала XX века, но мы полагаем, что в основе него лежали приказные институты, а не высокая культура; что это, главным образом, результат бунта в приказной системе). 

В европейской культуре четко обозначены оба этих полюса (и их противопоставление), а Россия и США представляют как бы субцивилизации с доминированием противостоящих тенденций, заложенных в европейской цивилизации. То, что предлагала Россия Западу в различных вариантах русской идеи, было альтернативой обществу потребления. С другой стороны, идеалы общества потребления – это то, что с середины XIX века у многих ведущих представителей европейской культуры (начиная с Шопенгауэра, Кьеркегора, романтиков...) фигурировало как признак глубокого духовного цивилизационного кризиса. Во 2-й трети XX века Хайдеггер добавил сюда тему техники как особой силы, ведущей человечество к возможной катастрофе, если не изменить систему доминирующих ценностей. Сегодня потребительская доминанта в культуре подпитывает исламский радикализм на Западе. То есть запрос западной культуры на новые идеалистические смыслы остается. В принципе это то, к чему Россия постоянно стремилась. Задание новых смыслов – это уже не «догоняние». 

Правда, последние десятилетия демонстрируют в России другой тренд, но обнадеживает растущее ощущение «так жить нельзя», свидетельствующее о кризисе, за которым может следовать и выздоровление. В этом плане выпадение из глобальной экономики облегчает уход от общества потребления и выход на новые ценности и идеалы. Но это не быстрый процесс, обычно он связан со сменой поколения (одного–двух, как показывает опыт России конца XVIII века). Есть ли у России столько времени в динамичных современных условиях? Кроме того, ситуация конфронтации с Западом с большой вероятностью будет стимулировать и различные реакционные сценарии. Обратимся теперь к модернизации как экономико-технологическому «догонянию» Запада, что было доминантой российского развития в последние 3–4 века. 

Здесь мы упираемся в набившую оскомину тему неэффективности государственных институтов и необходимости правовой реформы (подразумевающей главенство закона, перед которым все равны), которые в очередной раз были озвучены Германом Грефом на недавнем Гайдаровском форуме. Неэффективность государственных институтов и подчиненность права власти – характерные черты приказной системы, которая, в свою очередь, опирается на народную массу. Опыт Февраля и Октября 1917-го, Августа 1991-го и Октября 1993-го, современных событий на Украине, где господствует та же [отечественная] структура, показывают, что Россия вряд ли дозрела до перехода от приказной к договорной системе путем «революции снизу» (снизу здесь по-прежнему наиболее вероятен бунт). Однако есть пример успешных в указанном направлении реформ сверху Александра II, которые показывают, что не все безнадежно. Но они опирались на соответствующую элиту, под которой я, вслед за Ортегой-и-Гассетом, понимаю людей, берущих на себя ответственность за решения, принимаемые в интересах не столько себя, сколько общества (страны). С этим у нас большой дефицит, но тут тоже не все безнадежно. 

История неоднократно демонстрирует, что если общество доходит до осознания (умонастроения), что «так жить нельзя», то у него часто появляется новое дыхание, за которым следует многосторонний подъем. В основе этого «нового дыхания» лежит культура, а у России за плечами богатая культура. Ныне Россия в очередной раз приближается к состоянию «так жить нельзя», и это дает шанс в том случае, если реформы сверху опередят бунт (весьма интересен здесь может быть опыт Южной Кореи). Но любой длительный обрыв связей с Западом, скорее всего, скажется отрицательно на перспективах технологической и институциональной модернизации России уже в среднесрочной перспективе. Изоляция от Запада и конфронтация с ним, то есть та ситуация, которая была характерна для СССР, скорее всего, будет вести к возвращению в СССР, вплоть до перспективы закрытия (в той или иной форме) границ. В этом случае, как и в СССР, основной отраслью, где будет поддерживаться спрос на высокие наукоемкие технологии и на качество, опять станет оборонка. 

В лучшем случае нас тогда ждет гонка вооружений как технологическая база и доминанта, но качественная, а не количественная, с установкой на применение военных технологий в мирной продукции, ориентированной на экспорт и импортозамещение по жизненноважным направлениям. Это будут: военная промышленность, основные товары потребления (ограниченная номенклатура, но с обеспечением качества), экспорт, а также культура, образование, наука, здравоохранение (опыт Кубы и СССР), – то, что относят к человеческому капиталу. Но советский тип производства наукоемкой техники отвечает по своей организационной форме середине XX века, а Запад с тех пор совершил одну организационную революцию в 1970-х, создав инновационную экономику, а сейчас совершает другую (на Западе ее называют Mode 2). Долго ли в оборонке можно продержаться на старых организационных формах при несравнимо меньших ресурсах? Можно ли изоляцию от передового Запада компенсировать за счет БРИК и Турции?.. 

Ответы на эти вопросы скорее отрицательные, чем положительные. На поле технологий долгосрочного решения проблемы нет. Тут надо не только менять институты, но и подключаться к глобальной системе, причем к ее передовой части. Что предложить в качестве альтернативы возврату в СССР и выпадению из современного тренда? Нужно обдумать вариант асимметричного ответа, связанного с информационным, а не материальным (куда относятся экономика и технология) полем. Последние десятилетия показывают, что люди видят то, что хотят увидеть, фильтруя информацию (ориентация индивида в информационном пространстве сегодня очень трудна, ибо ситуация, когда информации очень много, может быть сложнее, чем когда ее слишком мало). Поэтому правое дело может восприниматься как неправое. Информационную войну Россия в этот раз проиграла. Но степень манипулируемости общественным мнением не безгранична, все же реальность имеет значение. Этот путь требует разработки фундаментальных социокультурных проблем (со стороны и социально-гуманитарных наук, и соответствующих техник) в сфере коммуникации и информации в условиях современных СМИ и современного общества. Естественно, что реформы сверху в указанном выше направлении не только бы продвинули Россию по пути институциональной модернизации, но и дали бы информационный повод для прорыва изоляции от Запада через европейское (с американским – сложнее) общественное мнение. В этом же направлении работала бы и культурная модернизация, о которой говорилось выше.