Ничего случайного не бывает

Последний поклон выдающемуся русскому издателю Геннадию Сапронову

Издательский бизнес – один из самых сложных. Если подразумевать под этим не штамповку всякой галиматьи под глянцевыми обложками, а настоящее, вдумчивое, целеустремленное книгоиздательство. Это дело штучное и должно непременно быть связано с личностью. Нет, книг сегодня выпускается горы, и хороших среди них немало, а попроси даже прилежного читателя назвать издателей по именам – задумаются, напрягутся, но вряд ли ответят. Хотя когда-то, век назад, имена Сытина, Павленкова, Маркса, Вольфа, Дороватовского, Чарушникова в России были на слуху. Сегодня в стране, пожалуй, только одно такое, многое говорящее и читателю, и писателю, и профессионалу книжного рынка, – иркутское издательство «Издатель Сапронов».

Сам факт, что явилось оно на свет вдали от российских столиц, на первый взгляд удивителен: до 80% всего издательского бизнеса сосредоточено в Москве и Питере, и только 20% приходятся на всю оставшуюся Россию. Но тот, кто давно знаком с книгами иркутского издателя Сапронова, никакой загадки в этом не видел. Сибирь дала в ХХ веке ряд больших, подлинно народных русских писателей. И нет ничего случайного в том, что венцом этой плеяды стал именно издатель, ведь в 90-х годах в России было полностью развалено книгоиздание, и даже известные всей стране писатели – В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, Е. Носов – были обречены на молчание и нищету. Почти невозможно было создать в такой обстановке новое издательство, да еще серьезной, интеллектуальной литературы, да еще без всякой спонсорской или государственной поддержки. Но вопреки всем объективным обстоятельствам оно родилось. Двигали новое дело огромная любовь Геннадия Сапронова к литературе и его недюжинные организаторские способности.

Со всеми своими авторами – а это цвет русской словесности! – Сапронов был не просто знаком, а дружен, породнен мыслями и чувствами. Не случайно самые читаемые и почитаемые народом наши классики Виктор Астафьев и Валентин Распутин, несметное количество раз издававшиеся и в стране, и за рубежом, лучшие свои книги увидели именно в исполнении издателя Сапронова.

И не только они. Без преувеличения, каждая его книга оборачивалась одновременно духовным даром читателю, практической помощью писателю и конкретным вкладом в настоящее и будущее русской культуры. Среди его книг не было ни одной проходной, случайной, неудачной. Он издавал Юрия Казакова, Евгения Носова, Леонида Бородина, Валентина Курбатова, Алексея Варламова, Игоря Золотусского, Льва Аннинского…

А как же конъюнктура? В том-то и дело, что Сапронов двигался на рынке с такой внутренней уверенностью и азартом, что, казалось бы, не очень-то перспективный сегодня курс на литературу классического вектора себя оправдал. Оказалось, в стране еще много людей, которым интересно найти под обложкой настоящую жизнь с ее острейшими проблемами и вечными вопросами, а не ходульные сюжеты и вымороченных героев. Многие знатоки и ценители книги за это десятилетие успели узнать и полюбить Геннадия Сапронова и его труды. Можем свидетельствовать: на каждой книжной выставке, где выставлял свои работы сибирский издатель, у его полок всегда толпились люди. Даже потрогать, подержать в руках, полистать эти книги было праздником. А еще полюбоваться рисунками одного из лучших сегодня в стране художника-оформителя Сергея Элояна (его открытие тоже заслуга Сапронова).

Он не просто издавал свои книги – он их придумывал. Он задумал собрать переписку Астафьева – и замечательный этот том, вышедший нынешней весной, стал одним из потрясающих документов эпохи. Ему довелось быть свидетелем краткой, но такой яркой и трогательной дружбы писателя с творцом Новой оперы Евгением Колобовым – так появился удивительный сборник «Созвучие» о связи литературы и музыки, украшенный диском с записями Альбинони, Свиридова, Рахманинова, Верди. Он сделал походный, под размер кармана на рюкзаке, сборник бардов под редакцией Льва Аннинского. И антологию русской поэзии. И великолепнейшую «Сибирь, Сибирь…», от которой дух захватывает и которую можно читать и разглядывать всю оставшуюся жизнь…

А какую «штучную» публику собирали вечера в Москве, которые устраивал этот далекий от столичных окололитературных тусовок человек! И поводы какие прекрасные, высокие для того случались. Выход сборника рассказов замечательного русского новеллиста Юрия Казакова, юбилей Валентина Распутина, симфонический концерт в Малой опере памяти Виктора Астафьева и Евгения Колобова…

А ставшие традиционными Литературные вечера в Иркутске! Благодаря исключительному обаянию и организаторским способностям Сапронова на встречи с сибиряками приезжали лучшие писатели, поэты, ученые-гуманитарии, директора литературных музеев-заповедников. Приезжали без всяких гонораров. Он умел дружить, умел любить, умел дарить и деятельно, горячо помогать – и это окружающие чувствовали без громких слов.

…Жизнь не расстилала перед ним красной дорожки. Из журналистики (где дорос до редактора областной «молодежки» и собственного корреспондента «Комсомольской правды» в Сибири и Монголии) ушел в так называемый малый бизнес – надо было кормить семью. Перегонял автомобили из Монголии (готовый сюжет для сериала, но жанр этот его никогда не привлекал), торговал железными дверями, собственноручно обклеивая столбы рекламными объявлениями. Но подспудно в нем шла серьезная внутренняя работа. Собрался с силами и…

Пока постмодернисты закидывали грязью русскую литературу, критики рассуждали о ее необратимом конце, а широкие массы читателей послушно жевали глянцевую чушь, Геннадий Сапронов в одиночку и без всяких правительственных грантов создал издательство в далеком от ЦДЛ Иркутске. Буквально в несколько лет он доказал всей России, что русская литература жива, она не памятник и не архив. Во многом именно благодаря Сапронову модным колумнистам пришлось нынче оставить тему «похорон русской литературы».

И вот что еще и еще раз подчеркнем: при том, что Сапроновым двигал не бизнес-план, а одна лишь любовь к книге, его издательство стало одним из самых успешных и известных частных издательств. Каждая выпущенная им книга без всяких рекламных раскруток вызывала десятки и сотни откликов в СМИ. Для самого Сапронова главное, конечно, было не в популярности изданных им книг, а в том, что с любой из них он мог предстать перед Богом. От содержания до оформления, от редактуры до корректуры, от запятой до обложки (непременно твердой!) – все было безупречно, высоко и строго.

Несколько лет назад в его семье случилась трагедия: пьяные подонки убили сына Виталика, умного и доброго парня в очках. Убили просто так, рядом с домом. Как они с женой Леной все это пережили – трудно представить. Но сумели, выкарабкались из этой беды. Работа вытащила. Он не сидел на месте: постоянные разъезды, встречи. При этом никакой суеты, все со смыслом. Псков, пушкинские места, Ясная Поляна, деревня Овсянка под Красноярском. Намоленные для русской литературы места.

Последняя поездка случилась в июле. Давно задуманный с Валентином Распутиным маршрут, хождение по рукотворным морям, в зону затопления Богучанской ГЭС. В какой-то мере дежавю… Вместе с автором романа «Прощание с Матерой» они проплыли там, где когда-то были деревни, проселки и кладбища, встречались с людьми, которым суждено уйти из зоны будущего затопления. Он вернулся в Иркутск, стал дома рассказывать об этих встречах – и все никак не мог сдержать слез. На следующий день в «Российской газете» были напечатаны два репортерских фото, сделанные Сапроновым в этой поездке. Последняя его прижизненная публикация. Вечером того же дня, 14 июля, он умер. В таких случаях говорят: внезапно. Было ему 57.

Геннадий Константинович Сапронов – основатель и владелец книжной марки «Издатель Сапронов».

Издательской деятельностью занимался с 1993 года. С 1999 года выпускал продукцию под маркой «Издатель Сапронов». Член Ассоциации книгоиздателей России. Лауреат всероссийских конкурсов «Искусство книги», «Лучшие книги года», «Артиада народов России» и др.

«СЛИШКОМ МАЛО ПОКА ЕЩЕ СДЕЛАНО...»

У нас был с Геннадием уговор напечатать в сентябрьском номере журнала интервью с ним. Сапронов отнекивался, но мы убеждали: надо же людям показывать, что не всякое предпринимательство в России построено на лукавстве и воровстве, что подвижничество и бизнес могут быть вполне совместимыми материями. В общем, договорились о таком разговоре, но побеседовать не успели. Поэтому сегодня мы публикуем текст разговора с Геннадием Сапроновым, состоявшегося в Москве на книжной ярмарке интеллектуальной литературы.

– Вы росли среди книг?

– Да нет, книг у нас дома было совсем немного. Небольшая этажерочка у моей кровати. Жили небогато, как все в нашем городке Черемхово, это под Иркутском. Но я любил ходить в библиотеку. Она была в шахтерском Доме культуры. Мне очень нравился запах библиотеки, там было тепло, красиво. Вокруг лужи, покосившиеся заборы, черные от сажи и пыли бараки, пьянство, а в библиотеке светло и уютно. Меня тянуло туда, я ходил между стеллажами, трогал книги на полках, листал, присаживался тут же читать…

– А кто первый раз привел в библиотеку?

– Не помню. Мне кажется, я всегда туда ходил. Я не часто ходил, не был уж таким сумасшедшим книгочеем, которого бы в библиотеке все ждали. Нет, мне просто нравилось туда ходить, брать домой книжки про героев-пионеров.

– Когда вы впервые поняли, что книга – это чудо?

– Когда в 14 лет мне попал в руки «Последний поклон» Астафьева. В той книге не было ничего особенного с точки зрения оформления, ничего такого внешнего броского, что могло бы потрясти. Но оторваться от чтения было невозможно. Мне было так жалко всех этих деревенских людей, жалко Витьку, его бабушку, всю их родню. Так полюбилась мне эта деревня и все ее жители, таежная природа! Для меня, городского мальчишки, это было потрясение. Я впервые почувствовал, что в глубине души я, скорее всего, человек деревенский. Бабушка моя была сельской учительницей, преподавала по деревням Черемховского района и даже орден Ленина за это имела.

Но бабушка умерла еще до моего рождения, и первый раз в деревню я попал в 23 года, когда женился. Мои замечательные тесть и теща учили меня косить, стоговать, метать зароды, доить коров, многим другим деревенским премудростям. И оказалось, что все это мне так близко и дорого. Я понял, что все это было всегда во мне где-то рядом, только не раскрыто в силу обстоятельств. С тех пор я просто рвался в отпуск в деревню, чтобы успеть на сенокос. Вот, к примеру, в Москву меня почему-то никогда не тянет. Для меня тут невозможная жизнь. Иркутск и то уже слишком большой и суетный для меня город.

– Каким, получается, долгим был ваш путь к встрече с Астафьевым. Она вышла случайной?

– Да нет, ничего случайного не бывает. В январе 1985 года я приехал на юбилей красноярской молодежной газеты, а Виктор Петрович был туда приглашен как почетный гость. На вечернем банкете мы оказались друг против друга за столом. Он говорил замечательные тосты, был весел, потрясающе обаятелен и прост в общении. Я тут же напросился к нему на интервью. «Да завтра же и приходи», – запросто ответил он. Пришел, мы с ним просидели, побеседовали о войне, я все записал на диктофон.

А с Петровичем странное всегда ощущение было: беседа с ним непринужденна, много шуток, разных историй. И за этой внешней простотой разговора часто забывалось, что ты пришел по заданию редакции, что несколько вечеров готовился к беседе, рассчитывал получить на свои «очень умные» вопросы философские ответы, в которых бы писатель глубоко и мудро размышлял о жизни. А уходил от него всегда с ощущением грандиозного провала: протрепались полтора часа, и что я теперь из всего этого сделаю для газеты? Но начинаешь расшифровывать беседу и убеждаешься: там все есть, все на своих местах.

– Мне тоже посчастливилось с ним беседовать, и помню, как он дотошно вычитывал текст интервью, кое-что заново переписывал.

– Он очень любил работать с распечатанным текстом. «Пишу, пишу, – рассказывал, – пока не завалю весь стол бумагой, и тут уж зову Марию Семеновну разгребать меня. Она все листочки соберет и несет к себе на машинку. А уж когда принесет с машинки напечатанный текст, вот тогда наступает для меня любимая страда». Очень любил Виктор Петрович первое прочтение своего текста с машинописного листа. Правка, вставки, переделка текста – с этим он любил работать до изнеможения. Он даже не так радовался выходу журнала с его повестью или рассказами или даже новой книге, как тексту с машинки. «Пастух и пастушка» переписывалась и перепечатывалась несчетное число раз. 18 раз он садился за капитальную правку «Царь-рыбы».

– Одна из причин была цензурной?

– Да, было давление цензуры, были часто абсолютно маразматические требования редакторов. Но при этом и Виктор Петрович, и Евгений Иванович Носов, и Валентин Григорьевич Распутин свое строгое, сверхтребовательное отношение к писательскому труду взяли оттуда, из тех времен, когда им требовалось доказывать свою правоту на высочайшем художественном уровне. Тогдашняя идеологическая система заставляла не просто эзоповым языком говорить о наболевшем, она еще заставляла писателя требовательней относиться к своему труду, кропотливо работать над текстом.

– А читаешь «Последний поклон» и кажется, что это на одном дыхании написано…

– Это написано на дыхании всей жизни. Он же писал эту книгу до конца своих дней. Намаявшись с новой повестью, мучительно дававшейся, или с военным романом, он уходил в книгу о детстве, как бы давая себе творческую передышку.
В результате «Последний поклон» вырос до трех книг. Издать «Последний поклон» в подарочном, красочно иллюстрированном варианте – наша мечта с моим постоянным художником-иллюстратором Сергеем Элояном.

– Сергей – талантливейший художник, ни на кого не похожий. Вместе вы сделали уже десятки книг. Как у вас с Сергеем рождается образ книги?

– В самом начале работы нам с Сережей всегда важно понять, каким будет сквозное восприятие книги. Когда мы находим его, я уже не влезаю в чисто художественные вопросы, Сергею полностью доверяю.

Вот была у нас книга, называлась «Вернитесь живыми», в нее вошли шесть повестей писателей-фронтовиков. Сергей сделал один вариант, другой. И только на третий раз был найден образ. Сергей нарисовал на обложке солдатский стол, грубо сколоченный из досок, на нем стоит шесть кружек алюминиевых. И такое небо рассветное, и звезда падает – можно подумать, что это сигнальная ракета. И она же отражается во всех шести кружках. Долго не могли найти решение распашного титула. В итоге Сережа нарисовал изрешеченные колонны рейхстага, и на них было написано: «капитан Быков», «рядовой Астафьев», «лейтенант Носов»… – как будто они расписались все.

– Как вы представляете себе читателя тех книг, которые вы выпускаете?

– Никак не представляю. Я даже иногда думаю: а есть он, этот «мой» читатель, или нет?.. Я просто люблю автора, хочу издать его книгу и поставить ее себе на полку, вот и все. А что будет дальше, меня не слишком интересует. Я делаю книгу, для меня это тоже художественная задача, и когда получается – в этом и радость.

– Но и в самом благородном издательском деле существует своя коммерческая составляющая.

– Конечно, вкладывая деньги в издательский бизнес, необходимо их вернуть, и желательно с прибылью. И во всех моих проектах, кроме первого, это пока удавалось. Наверное, и удавалось потому, что делалось с радостью.

– А что случилось с первым проектом?

– Это был двухтомник Астафьева, весь тираж которого в 1993 году, на заре первоначального накопления капитала, один ушлый книготорговец попросту украл. У меня тогда на какое-то время исчезло всякое желание издавать книги. Ничего себе, думаю, порядки на этих грядках. Не за себя было обидно, а за Виктора Петровича. Он меня тогда еще попросил поддержать Евгения Ивановича Носова. Ведь все 90-е годы автор «Усвятских шлемоносцев», классик русской литературы, не издавался и просто бедствовал. Выход книги мог бы его здорово поддержать, а у меня тогда из-за этой гнусной истории не получилось его издать. Сборник рассказов Евгения Носова «Яблочный Спас» я смог выпустить только в этом году.

– Вы чувствуете себя продолжателем Сытина, Павленкова, Солдатенкова – тех старых русских издателей, чьи имена до сих пор на слуху?

– Меня сближает с этими людьми, наверное, лишь любовь к издательскому делу. Они существовали в другой культурной и экономической среде. Они были богатыми, состоятельными людьми, меценатами. Ничьим продолжателем я себя не чувствую и никаких особенных традиций в своих делах не замечаю. Слишком мало еще пока сделано, да и в издательском деле здесь, в провинции, я одиночка.

– Мы с вами хорошо помним те времена, когда в любом райцентре и даже сельмаге можно было найти такие книжки, которые в Москве днем с огнем не сыскать. Книги были так же доступны, как хлеб. Сегодня из книги все чаще делают пирожное, предмет роскоши, вещь, которой надлежит пользоваться лишь состоятельным интеллектуалам…

– Есть и другая крайность – издавать книги «для убогих и сирых»: сверху глянцевая обложка, а внутри серая газетная бумага и текст мелким шрифтом. Мне сколько раз предлагали: а не хотите ли издать такую книжку, чтобы она стоила 20 рублей и все могли бы ее купить? Но до такой же крайности тоже нельзя опускаться. Это же книга! Да, в зависимости от ее содержания, цели издания и рыночной задачи по возможности книга должна быть материально доступной для читателя, но при этом она всегда должна оставаться еще и произведением издательского искусства.

– В ваших с Сергеем Элояном книгах – редкое сочетание простоты и изящества. Их хочется подержать в руках подольше. Но в нынешних книжных магазинах разглядеть такие книги очень трудно. Вокруг столько яркого, пестрого, манящего…

– На мой взгляд, в большинстве своем в нашей книготорговле совершенно утрачена всякая культура работы с книгой. Нет даже понятия о том, что есть книги, которые продадутся и без всяких на то торговых усилий, потому как «отпиаренные» в средствах массовой информации они просто «прыгают» на тебя с полок книжных магазинов. Стоит тебе только туда войти, как они нагло хватают тебя за рукав: «Купи меня, купи!» А есть книги скромные, внешне не такие броские, но зато более опрятные. Они ни к кому не пристают, а спокойно и с достоинством ждут своего читателя. К ним надо подойти, с ними надо поговорить, немножко полистать – вот с такими книгами и надо работать книготорговцам, помогать читателю найти именно свою книгу. Это историческая литература, это поэзия, это книги наших сегодняшних классиков – иногда еле сводящих концы с концами.

Раньше все-таки в книжных магазинах работали замечательные женщины, они могли посоветовать, с ними можно было поговорить о литературе, они всю жизнь с книгой провели. А сейчас в магазинах все книги закомпьютеризировали, девочки, которые там работают, как в «Макдоналдсе», все на одно лицо и одинаково ничего не знают о книге. Для них что книга, что гамбургер, что колготки…

Книг сейчас много и разных, и это замечательно, но и книжных магазинов тоже пусть будет много и разных. Книжный магазин должен быть немного клубом. Вот в Питере это уже чувствуется. Там есть книжные магазины, которые работают круглосуточно. Можно в любое время войти, взять кофе, или минералочки, или даже пивка, посидеть, полистать, почитать. И люди приходят. Мне это очень понравилось. Там так спокойно, тихо, как в той моей далекой уютной библиотеке из детства. Вот в такой обстановке можно совершать открытия и находить что-то для души…

Беседу вел Дмитрий ШЕВАРОВ

ПРОЩАЛЬНОЕ СЛОВО

Валентин РАСПУТИН, писатель:

– Он выпускал книги с радостью – и больших писателей, и начинающих, и наших, сибирских, и из других российских краев, и «взрослых», и «детских». И авторы преклонялись перед ним, а книжки расходились по рукам. Сделаны они были мастерски, но при этом Геннадий не назначал большую цену. Мы в последнее время много ездили с ним. По вампиловским местам, по области, по Бурятии, бывали и в Москве, и в Красноярске, даже в Монголии, где он издал мою книгу на монгольском языке.

Савелий Ямщиков успел позвонить его супруге из реанимации – просил держаться, а вскоре ушел и Савелий. Две такие потери – одна за другой... Я, когда узнал, я просто упал, я не знал, что делать...

Лев АННИНСКИЙ, писатель:

– Когда в 2002 году я с ним познакомился, я заметил полное отсутствие у него журналистского нахрапа и показной хватки, зато почувствовал скрытую тяжесть его раздумий и чувств.

Когда на изданных им книгах стала привычной марка «Издатель Сапронов» и обнаружился в ней пифагорейский секрет (число букв в том и этом словах равное), я понял, что судьба дала ему исполнить назначение: он стал одним из лучших издателей в истории России.

Алексей ВАРЛАМОВ, писатель:

– Он был труженик, боец и некрикливый, умный, совестливый делатель русского дела. Издатель милостью Божьей... Издательство его, хочется верить, сохранится, но наша история свидетельствует о том, что все лучшее на земле делается не политическими партиями, как бы они ни назывались, не государевыми чиновниками и не публичными персонами, а вот такими подвижниками, которых Господь нам изредка посылает и отчего-то рано забирает к себе...

Валентин КУРБАТОВ, критик:

– Он приходил к Виктору Астафьеву в самый тяжелый час молчания писателя и находил слова, после которых рождалась прекрасная последняя книга «Пролетный гусь», которую писатель еще успел подержать в руках.

Он первым издавал распутинскую «Дочь Ивана, мать Ивана». Он печатал Шергина и Воробьева, Носова и Казакова... Он начал литературные вечера «Этим летом в Иркутске», которые три года собирали на писателях театр, набитый до галерки.

Он организовал последнюю трудную экспедицию по зоне затопления будущей Богучанской ГЭС, чтобы Валентин Распутин вернулся из молчания
в живой действенный строй.

И, вернувшись из этой поездки, улетел в одно мгновение, не успев осознать, что умирает.

(«Российская газета», 24 июля 2009 г.)